Между тем, в народном сознании религиозный вопрос оставался господствующим. Охрана своей религии от посягательств иноверцев, по утверждению Д. Цветаева, выдвигалась на первый план в сношениях с ними. Русские люди называли протестантов «люторами» и «немцами», а католиков — «папежниками», «римлянами» и «латинами»[142]. По существующим российским законам протестанты не имели права вести с православными бесед о вере, посещать их храмы, нанимать в услужение к себе русскую прислугу. Иностранцев обязывали носить национального покроя платье и селиться в отведенных властями местах за городской чертой. Вступать в брак с «неверными» считалось крайне опасным для чистоты православной веры, а потому подобные браки дозволялись лишь при обращении иноверца в православие. Нередко, сетовали иностранцы, местные жители относились к ним, «как к собакам или змеям», не подавали руки, дабы избежать прикосновения иноверцев. Однажды англичане зашли в церковь в одном из северорусских монастырей. На стенах храма они увидели росписи с картинами страшного суда, где праведники были изображены в русском платье, а грешники — в заморском. Само появление иностранцев в церкви вызвало бурю негодования среди прихожан[143].
Естественно, что на фоне подобного нетерпимого отношения к иноверцам со стороны русского народа покровительство царя к иностранцам вообще, и к англичанам в особенности, не могло не вызвать широкого недовольства в российском обществе. В то же время само это общество уже оказалось прочно втянутым в орбиту западного влияния. Придворная и служилая знать привыкала общаться с представителями западных держав не только в Москве, но и в зарубежных поездках. Она приобретала новые знания и навыки, знакомилась с западной культурой. Купечество уже не могло обойтись без торговых операций со своими контрагентами. Наконец, и низы московского населения также стали привыкать к общению с «фрягами» и «немцами». Как подчеркивал С. Платонов, «весь рабочий люд… вступил в деловые связи с иностранными купцами, служил им на пристанях и судах, на сухопутных дорогах и в гостиных дворах… Население тех городов, куда внедрялись на житье или на службу пленные «немцы», привыкало видеть их на улицах и рынках, даже в собственных домах на временном постое»[144].
Таким образом, «западничество» Ивана Грозного способствовало открытию для Европы столь замкнутого мира, каким было до него русское государство. В том же направлении продолжал свою политику царь Борис Годунов.
Глава III.
«Ласкатель англичан» Борис Годунов
После смерти Ивана Грозного на русский престол вступил его сын Федор Иоаннович. Прозванный в народе «блаженным», царь избегал мирской суеты, большую часть времени проводил в молитвах, исправно посещая заутрени и вечерни. «После вечерни царь до ночи проводил время в забавах: ему пели песни, сказывали сказки». Как отмечал известный русский историк XIX в. Н. И. Костомаров, царь Федор очень любил колокольный звон и сам иногда хаживал звонить на колокольню. Нравилось ему также смотреть кулачные бои и битвы людей с медведями. Челобитчики, обращавшиеся к нему, казались «докукой», и царь торопился быстрее спровадить их к своему ближайшему родственнику, брату царицы Ирины — Борису Годунову[145].
Тридцатидвухлетний красавец, умный, расчетливый Борис Годунов, как отмечал Костомаров, «стоял ближе всех к царю, и никто не в силах был оттеснить его». Вся его деятельность была направлена «к усилению своей власти, возвышению своего рода», личному обогащению. Тотчас после венчания на царство Федора, Борис «постарался возможно лучшим способом устроить свое материальное состояние». В дар от царя он получил: Важскую область, приносившую большие доходы с поташа, сбываемого англичанами, луга на берегах Москвы-реки, с рощами и пчельниками, доходы с Рязани, Твери, с Северской земли, Торжка и со всех московских бань и купален. Вся эта собственность приносила Борису огромный по тем временам ежегодный доход в 93 тысячи 700 рублей. Владения Годунова были так многолюдны, что он мог выставить армию вооруженных людей до ста тысяч. Кроме того, Борису был пожалован титул ближнего государева боярина и наместника царского, казанского и астраханского[146]. Влияние Бориса Годунова на царя Федора было огромным.