"Англия: Портрет народа"

Установленная ими литературная традиция оказалась наиболее продолжительной и выдающейся в западном мире. Мы, конечно, не знаем, как развивались бы она и ее ответвления в Северной Америке и Австралазии, останься Англия католической страной. Но англичане действительно стали народом, одержимым словесами, а вот интерес и к музыке, и к искусству — и возможности для этого — претерпевали невероятные изменения. Одно время Англию называют «страной, в которой нет музыки», затем при дворе чествуют Генделя, немца по происхождению, а в 1905 году Элгар сетует, что «унаследовал искусство, которое не получает отклика в душе нашего собственного народа и не пользуется уважением за рубежом». Любовь же англичан к слову составляет настолько разительный контраст, что трудно себе представить. Она проявляется в доходящей до абсурда сверхпроизводительности британского издательского бизнеса, который выдает 100 000 новых книг в год — больше, чем вся американская издательская индустрия, — а также в том факте, что в стране выходит больше газет на душу населения, чем чуть ли не в любом другом месте на земле, в бесконечном потоке писем к редактору, в неутолимом аппетите к словесным головоломкам, анаграммам, игре в скрэббл, тестам и кроссвордам, в резонансе, который вызывает английский театр, в том, что в доброй половине английских городов, где проводятся ярмарки, есть магазинчики старой книги. «Книги — это национальная валюта», — заключил один недавно скончавшийся иностранный посол.

А что же живопись? Даже в жанре портрета все великие художники, жившие в период Реформации и после нее, — Гольбейн, Ван Дейк, Лели и Неллер — иностранцы. Вы можете возразить, что большей части других видов живописи здесь не способствует климат, что там, где небо серое, и пейзажи получаются мрачными. Но если это так, то почему тот же довод не применим к Голландии, давшей миру целую когорту превосходных художников? И как бы то ни было, северный свет дает больше оттенков, чем обесцвеченная зноем Южная Европа. Ответ в данном случае, похоже, в том, что суть английской Реформации заключалась в политике, рациональности и праве выбора, а главное, в стоящем за ней религиозном воздействии состояло в поиске значения: поэтому средством выбора стало слово.

Еще до того переворота в английском искусстве преобладало наблюдение за природой: в соборах и в иллюстрированных манускриптах можно увидеть множество сцен из повседневной жизни — животные, работа крестьян в поле, даже игра в мяч. Традиционным в английском искусстве стала не барочная аллегория, а портретная и пейзажная живопись, и не только потому, что не церковь, а аристократы стали теперь главными покровителями искусства. Какую-то роль сыграл и английский склад ума. «Всем этим аллегорическим картинам, какие только мне могут показать во всем мире, я предпочел бы портрет знакомой мне собаки», — сказал доктор Джонсон, и английское искусство занимается выразительными сюжетами. «Почти во всех величайших произведениях живописи английской школы предметом наблюдения является или человек, или природа, это или портрет, или пейзаж: Констебль и Тернер, и авторы акварелей от Казенса до Котмана, и Гейнсборо, Рейнольдс, Ромни и так далее», — пишет в книге «Английское в английском искусстве» Николаус Певзнер. Будь он пооткровеннее, он, вероятно, признал бы так же, что традиция английской живописи менее всего ценится в изобразительном искусстве Европы. Англичане народ пишущий, им было не до живописи.

То, что англичане стали нацией словес, имело также и глубокие политические последствия. Стремление получить Библию на английском языке имело революционное значение. Перевод сделал в 1407 году архиепископ Кентерберийский, и это грозило ему отлучением от церкви, а народные проповедники лолларды Виклифа получили свое название от голландского слова, означающего «бормотать», потому что встречались, чтобы слушать Библию на английском языке, а это было запрещено законом. Так что, когда Уильям Тиндейл и Майлз Кавердейл составили полную английскую Библию, это была победа радикализма над теми, кто был заинтересован в обратном. Сначала это отразилось на положении Церкви: кому нужна иерархия духовенства для толкования Библии, когда ее можно прочесть самому? Но это было еще не все: Библия в конечном счете — Слово Божие, и именно Слово Божие давало власть королю или королеве. Доступность Писания для каждого человека становилась огромным взрывным потенциалом. В 1543 году указание каждому приходу иметь собственную Библию на английском языке и держать ее на всеобщем обозрении было отменено, потому что этим правом злоупотребляло «подлое сословие». Вышло постановление о том, что «ни женщинам, ни ремесленникам, ни подмастерьям, ни поденщикам, ни служилому люду уровня служителя при дворе или ниже, ни землепашцам и батракам не должно читать ни Библию, ни Новый Завет самим или кому-то другому ни тайно, ни открыто». (Эти ограничения были сняты после смерти короля Генриха.)