"Англия: Портрет народа"

Отчасти дело, конечно, и в классовости. В те времена, когда Мутезиус превозносил гениальность английского дома, миллионы людей жили в прижавшихся друг к другу рядах одинаковых домов, и для них отношение к собственности, которое произвело на него такое впечатление, было недостижимой мечтой. В лучшем случае они могли надеяться на жилье в одном из стандартных домов, подобных тем, что и сейчас можно найти на сохранившейся в Манчестере необычной улочке конца викторианского периода рядом с местом, где располагалась первая в мире механизированная фабрика. Булыжная мостовая теперь скрыта под асфальтом, но в остальном все осталось по большей части таким, каким было построено: две небольшие террасы из красного кирпича друг против друга, то самое жилье, что когда-то можно было встретить в каждом промышленном городке Англии. Самое забавное связано с названием этой улочки — Анита-стрит, потому что ни одной Анита-стрит больше нет во всем Большом Лондоне. Объясняется это тем, что во время строительства эта улочка была для отцов Манчестера показательной, потому что в каждом отдельном доме был самый настоящий внутренний водопровод — неслыханная роскошь для рабочих хлопкопрядильных фабрик[28]. Отцы города очень гордились этим и закрепили свою гордость в названии этих террас: Санитари-стрит — Канализационная улица. Те, кто жил там позже, испытывали неловкость от такого громогласного напоминания всему миру о деятельности их кишечника и настояли, чтобы первая и последние буквы были опущены.

Величайшим психологическим преимуществом английской приверженности дому Мутезиус называет «большее духовное здоровье», происходящее из того факта, что у дома есть контакт с землей, имеется больше возможностей получения доступа к свежему воздуху, а наличие садика помогает не растерять естественной выносливости, которая заложена жизнью в деревне и «растрачивается в водовороте городской жизни». Англичане, которые считают, что города разрушают традиционные моральные ценности, вряд ли разделят его энтузиазм, но Мутезиус действительно нащупал одну из их наиболее значимых характеристик.

Мало-помалу характер распределения богатства в Англии становился все более справедливым, и все больше людей получало возможность стать владельцами собственности. В наши дни собственниками своего жилья являются две трети англичан. Это значительно выше среднеевропейского показателя и почти в два раза превосходит число частных домов в Германии. В Нидерландах в частных домах живет меньше половины их владельцев, а во Франции лишь чуть больше половины. Было бы опрометчиво делать на основе этих цифр какие-то выводы (в число европейских стран, где много собственников своего жилья, входят Греция и Норвегия — но что может быть общего между этими странами?), однако тот факт, что англичане предпочитают брать на себя такие серьезные обязательства, которых нет у многих других европейских народов, о чем-то говорит. Должно быть, это связано с пониманием того, что они делают вложение, что деньги, занятые на покупку кирпичей и строительного раствора, работают на них, в отличие от денег, потраченных на ренту, которые работают на хозяина жилья. Но это и свидетельство некоего глубоко скрытого ощущения значимости частной собственности.

В историческом плане от обладания собственным домом зависело участие в политической жизни страны. До 1832 года человек мог принимать участие в голосовании лишь в том случае, если налог на принадлежавшую ему землю составлял не менее сорока шиллингов в год; в XIX веке размер этого права на голосование всякий раз увеличивался, и право принять участие в демократической форме правления могли лишь мужчины и домовладельцы. Банк «Эбби Нэшнл», изначально строительная компания, начинал свою деятельность в виде двух организаций, одна из которых — «Эбби Роуд» — провозглашала о желании предоставить молодым людям возможность приобрести собственные дома, чтобы они могли голосовать, а «Общенациональная строительная компания» — «Нэшнл Билдинг Сосайети» — вдобавок надеялась убедить их, что лучше потратить деньги на нечто более стоящее, чем выпивка. То, насколько сильно в англичанах желание иметь свою собственность, разглядела Маргарет Тэтчер, заставившая муниципальные власти предоставить жильцам домов право приобретать их, и это говорит о ее глубоком понимании некоторых заложенных в англичанах чувств (так, как в Англии, к ней не относились ни в Шотландии, ни в Уэльсе).

Последствия этой одержимости видны в каждом городе страны. Если вы проедетесь по английскому пригороду — любому, — вас поразит то, что почти у каждого дома есть название. Зачем? Существует отлаженная система нумерации, которая гарантирует гораздо более быструю доставку до нужного адреса любого почтового отправления, нежели беспорядочно составленный список Тенистых Лужаек, Монрепо или Данроуминов. Но ведь если человек дает дому имя, это говорит о его эмоциональной привязанности к месту, где он живет. Имя — это выражение индивидуальности. А номер — свидетельство коммунальности или анонимности.