Успех Уолси в достижении англо-французского брака продемонстрировал его способности к дипломатии. Ключом к искусству тюдоровского министра отчасти было его чарующее обаяние, а Джордж Кавендиш, биограф Уолси того времени, приписывал ему «особый дар врожденного красноречия виртуозно говорить одно и то же». Он, таким образом, «мог теми же словами убедить и увлечь своей целью всех людей»[146]
. Когда более старшие советники, пришедшие при Генрихе VII, сетовали, что его сын чрезмерно предается удовольствиям, и предлагали ему регулярнее посещать заседания Совета, Уолси, к радости Генриха VIII, советовал прямо противоположное. Кавендиш утверждал, что Уолси откровенно предложил освободить Генриха от груза государственных дел; представляется маловероятным, но Уолси настаивал на своем любыми средствами. «Таким образом этот раздатчик милостыни управлял всеми теми, кто раньше управлял им»[147].Подобно Дизраэли, Уолси не имел основополагающих политических принципов. Гибкий приспособленец, он мыслил категориями Европы в грандиозном масштабе и был опытным политиком. Его стратегия вела к централизации английской политики: твердое правление Генриха VII продолжалось другими средствами, и политическое внимание концентрировалось на Вестминстере и королевском дворе, а не на феодальных поместьях магнатов и священнослужителях. Уолси постоянно вмешивался в дела аристократов, крупных джентри и жителей Лондона, он требовал, чтобы многие из них присутствовали при дворе. В собственную свиту он тоже собирал видных людей, соперничая с королем до такой степени, что поэт Джон Скелтон съязвил:
Хэмптон-Корт тогда был роскошным дворцом Уолси на Темзе.
Концепция Уолси относительно централизации властных полномочий была важным шагом к формированию национальной идентичности при Тюдорах, однако сам министр был и хорош, и плох. Хотя недавние исследования поставили под сомнение обоснованность большинства нападок Скелтона[150]
, едва ли можно отрицать, что принадлежащие Уолси дома, капеллы, коллекции произведений искусства и проект надгробия, а также образ жизни и размер его двора говорили о сознательном стремлении конкурировать с Генрихом. Иностранные посланники практически постоянно описывали Уолси как «второго короля», и не только тогда, когда он вел дипломатическую игру в качестве заместителя Генриха за рубежом. Утверждали, что, если бы он действовал единственно как верный слуга короля, то, подобно Томасу Кромвелю и Уильяму Сесилу, не нуждался бы в таком бросающемся в глаза богатстве и помпезности. Следует сказать, что недовольство Скелтона, Джона Палсгрейва и авторов обвинений, высказанных в палате лордов в декабре 1529 года, по поводу надменности и плохого управления Уолси представляли собой часть жестокой кампании с целью опозорить его после отставки с поста лорд-канцлера. Обычно им придается чрезмерно большое значение и внимание. Уолси имел нескольких влиятельных врагов, замышлявших его убить, когда он лишится расположения короля. Впрочем, в некоторых обвинениях, пусть и абсурдно преувеличенных, присутствовала доля правды. Уолси было присуще присваивать власть в Тайном совете, лишая короля советников-придворных. В 1522–1525 годах его фискализм начал приводить к обратным результатам, выставляя тюдоровское правительство как самое претенциозное и наименее эффективное. В парламенте 1523 года он вел себя высокомерно и не добился результатов. Англо-французский мир 1525 года был политической ошибкой (против него выступали влиятельные аристократы). И наконец, Уолси часто отказывался передавать или поручать доводить до конца дела, которые он уже начал сам, таким образом нарушая работу административного аппарата.