Английская мята

– Я никогда особенно не любила этого мужчину, Пьера Ланна.

– Почему он пригласил к вам в дом Марию-Терезу Буске?

– Чтобы помогать по хозяйству. И еще потому, что это ему ничего не стоило.

– А разве не для того, чтобы стряпать?

– Когда он пригласил ее, нет, тогда он еще не знал, что она хорошо готовит. Потому что это ему ничего не стоило. Думаю, только позже он начал давать ей деньги.

– Вы все время говорите, будто ничего не утаили от правосудия, но это ведь не совсем так.

– Выходит, вы задаете мне вопросы чтобы выведать, чего я им не сказала?

– Нет. Вы мне верите?

– Хотелось бы. Я ведь почти все им сказала… разве что насчет головы… А когда расскажу и про голову, тогда будет совсем все.

– И когда же это будет?

– Сама не знаю. Во всяком случае, с головой я поступила так, как положено. Мне было ужасно тяжело. Похуже, чем со всем остальным. Даже не знаю, скажу ли я, где голова.

– А почему бы вам не сказать?

– Зачем?

– Закон требует, чтобы признание было полным и чистосердечным. А вовсе не потому, что, лишь обнаружив голову, можно окончательно установить личность убитой.

– Да и того, что уже нашли, должно хватить за глаза. Одни руки чего стоят, их ведь не спутаешь ни с какими другими. Если не верите, можете спросить у моего мужа. И потом, я же во всем призналась…

– Можете не говорить, где она находится, скажите хотя бы, когда вы ее спрятали?

– С головой я возилась в самую последнюю очередь, дело было ночью. Когда уже покончила со всем остальным. Я сделала все как положено. Долго прикидывала, как же мне поступить с головой. И все никак не могла придумать. Тогда поехала в Париж. Вышла у Орлеанских ворот и шла, шла, пока не придумала. Да-да, покуда не нашла решения. И только тогда я наконец успокоилась.

Не понимаю, зачем вам непременно нужна голова, будто мало всего остального.

– Я уже сказал, признание должно быть полным.

– Что-то я не пойму. А мой муж, что он говорил обо мне?

– Ничего плохого, скорее, вполне доброжелательно. Сказал, что с некоторых пор вы сильно переменились. Стали совсем молчаливы. И однажды сказали ему, будто Мария-Тереза похожа на какое-то животное.

– Неправда. Я сказала «на бычка». Со спины, это правда. Вы ошибаетесь, если думаете, будто я убила ее из-за этих слов. Я бы это знала.

– Каким образом?

– Поняла бы в тот момент, когда со мной заговорил об этом следователь.

– Вам когда-нибудь снилось, будто вы – не вы, а кто-то совсем другой?

– Да нет, ни разу. Мне снилось то, что я сделала. Но это было раньше, давным-давно. Я даже сказала об этом мужу. А он ответил, что такое и с ним тоже случается. Вечером, в кафе, я задала тот же вопрос Альфонсо и Роберу. Они сказали, что и им тоже случалось совершать во сне всякие преступления, что видеть во сне убийства – это бывает со всяким.

Это было не единственный раз, когда мне приснилось, будто я ее убиваю…

– А вы говорили на следствии, что были словно во сне, когда убивали Марию-Терезу Буске?

– Нет, никогда я этого не говорила. Мне задавали такой вопрос, а я ответила, что это было намного страшней сна.

– Почему же страшней?

– Потому что это был не сон. Что вы хотите разузнать?

– Хочу понять, почему вы убили Марию-Терезу Буске?

– Зачем вам это?

– Чтобы попытаться уберечь вас от пожизненного заключения.

– Это вы что, по долгу службы?

– Да нет…

– Выходит, вы не каждый день этим занимаетесь? И не для всех без разбору?

– Нет, не для всех.

– В таком случае, послушайте, что я вам скажу. Тут есть две совсем разные вещи. Первая – это когда мне снилось, будто я ее убила. А вторая – это когда я убила ее, и это мне вовсе не снилось.

Вам ведь это хотелось узнать, да?

– Нет, совсем другое.

– Знала бы я, как ответить на ваш вопрос, так бы и ответила. Просто мне никак не удается привести в порядок мысли, чтобы объяснить вам… и следователю тоже… что со мной случилось, как все произошло на самом деле.

– Кто знает, давайте попробуем вместе, а вдруг нам все-таки удастся.