– Выдумщица, – подытожил мистер Харрис-Джонс. – Никакой разницы.
Сестра Бригитта спустилась со свидетельского места, поцеловала свой крестик и вышла из зала, не взглянув на Аду. Следовало навестить ее, нехорошо, что не навестила. Но о чем бы они стали говорить?
Первый день судебного заседания закончился, и Ада вернулась в камеру. Явился мистер Уоллис с бутербродами и бутылкой имбирного пива, физиономия как у обиженного кролика.
– Ребенок был мертв. Вы мне этого не говорили.
– Я не знала, – ответила Ада. Признания сестры Бригитты звенели у нее в голове, рассыпаясь визгливым эхом. Ей хотелось биться головой о стену, чтобы вышибить этих демонов, пусть и вместе с мозгами.
– Я не могу защищать вас, если вы мне не расскажете все.
– Богом клянусь, я не знала.
– Или не хотели верить в то, что произошло, и убедили себя в обратном?
– С чего вдруг? – Голос у Ады дрогнул. – Я бы не стала.
– Не стали? – Жестокий вопрос.
Он надкусил бутерброд, и Ада смотрела, как движутся кругами его тонкие губы. Она не могла есть. Перед глазами пустые могилы и пятнистая кожа трупов, зарытых под землю. Маленький Томас лежит в гробу рядом с чужим человеком, стариком, что истратил свою жизнь и расплескал до последней капли любовь.
– Смерть. – Ада сидела, обхватив себя руками, и раскачивалась вперед-назад, вперед-назад, словно разум ее раскалывался надвое, и безнадежность вбивала клин в эту трещину. – Смерть и тьма.
– Поговорите со мной, Ада, – попросил мистер Уоллис. – Расскажите все, как было.
Ада молчала, не прекращая раскачиваться.
На следующее утро галерея для публики была опять заполнена до отказа. Ада выворачивала шею, пытаясь разглядеть лица. Может, среди них ее мать.
Мистер Уоллис предупредил ее, что обвинение будет вызывать самых разных свидетелей, буквально выстреливать ими, лишь бы представить Аду в глазах присяжных в определенном свете. Харрис-Джонс обязан доказать, что провокации не было. Скарлетт тоже вызовут, хотя Ада не понимала зачем. Скарлетт не имела никакого отношения к войне или Станисласу, она даже не слыхала о Томасе, а в тот вечер, когда умер Стэнли Ловкин, ничего не видела. Ада нервничала, она кусала бы ногти, если бы не стояла в загородке для подсудимых.
В зал вошла Скарлетт. Туфли без каблука, потертое клетчатое пальто, на голове косынка, завязанная под подбородком и ни пятнышка косметики. Ее можно было принять за кого угодно – обычная женщина, каких много.
– Скажите свое имя, пожалуйста, – начал допрос мистер Харрис-Джонс.
– Джойс Матсон.
Ада впервые услышала ее настоящее имя.
– В каких отношениях вы состоите с подсудимой Адой Воан?
– Мы с ней дружим.
– Близкие подруги?
– Ну, так. Выручаем друг друга.
– А кто вы по профессии?
Скарлетт вскинула голову и нахально уставилась на жюри:
– Проститутка. – Скарлетт не боялась представителей закона,
– Джойс Матсон – единственное имя, которым вы пользуетесь?
– Иногда я называюсь Скарлетт. Когда работаю.
– Все проститутки берут псевдонимы? – поинтересовался Харрис-Джонс.
– Кое-кто.
– А как насчет Ады Воан?
У Ады перехватило дыхание. Так вот куда он клонит, выставляет ее шлюхой. Двое присяжных уже трясли головами. Она с такими сталкивалась. Добрые христиане, чтоб их. Баптисты. Самое время напомнить им:
– Да-а, – отвечала Скарлетт, – она называла себя Ава Гордон. Ава в честь кинозвезды, сами знаете, Авы Гарднер. (Харрис-Джонс кивнул, не перебивая.) Откуда она взяла Гордон, не знаю. Может, в честь марки джина. Ей нравилась «Розовая леди». – Скарлетт увлеклась, разговорилась: – Скарлетт из «Унесенных ветром». Вы видели этот фильм?
Харрис-Джонс заманил ее в ловушку, и она попалась. Поняв, что сглупила, Скарлетт нахмурилась, переступила с ноги на ногу.
– Вы охарактеризовали бы Аду Воан как обыкновенную проститутку?
– Не обыкновенную, – Скарлетт бросила взгляд на Аду, – шикарную. Она запрашивала больше, чем все остальные девушки в нашем районе. – Скарлетт одобрительно улыбнулась. Она
– Как я и сказал, – ухмыльнулся мистер Харрис-Джонс, – обыкновенная проститутка.
– Нет, – уперлась Скарлетт. Она раскраснелась, и Ада видела, что ее подруга заводится. – Она не стояла на улице. Не приставала ни к кому. Никогда. Она ведь не на жизнь этим зарабатывала, а на булавки. И что в этом плохого? Да ничего.
– Деньги на безделушки или на проживание, значения не имеет. Торговать своим телом, оказывая сексуальные услуги, – это проституция.