Английская портниха

Мистеру Уоллису придется нелегко, понимала Ада. Все будет хорошо, сказал он ей в конце дня в комнате для допросов под гулкое лязганье запираемых металлических дверей. Сохраняйте спокойствие. Правда сама выстроится потихоньку, по кирпичику. Станислас, Стэнли. Он бросил ее погибать, и ничто в нем не дрогнуло. И Ада до сих пор все это переживает, мечется, грызет себя, словно заяц в силках, – восемь долгих лет. Снова встретив Стэнли, Ада не могла наброситься на него с кулаками, от нее бы мокрого места не оставили. Не могла просто сбежать, Джино Мессина ее бы выследил. Ей пришлось терпеть, выжидая, когда удастся вырваться на свободу. Сами убедитесь, что все выйдет так, как я сказал, уверял мистер Уоллис, когда мы вызовем вас на свидетельский помост.

Ада привела себя в порядок, насколько это было в ее силах. Выпросила у охранницы губную помаду и, вымыв голову, расчесывала волосы, пока они не заблестели, а потом закрутила их на затылке и заколола. Надела поверх блузы кофту, застегнутую на все пуговицы, и оттерла с юбки пятно от подливки, чтобы юбка выглядела чистой и приличной. Поплевала на башмаки и, как могла, отполировала. Уверенность идет изнутри. Но встречают по одежке.

Она никогда раньше не произносила речь. Не говорила перед публикой. Будьте такой, какая вы есть, наставлял мистер Уоллис, и расскажите все, что знаете. С тех пор как родился Томас, Ада разговаривала с собой каждую ночь, перебирая вновь и вновь то, что с ней произошло. Но не вслух. Она никогда не рассказывала свою историю в полный голос.

Мистер Уоллис направлял и подсказывал. Давайте начнем сначала, мисс Воан. Ее голос не раз обрывался, так рвется нитка на туго натянутой ткани – непослушной ткани ее воспоминаний.

– А Томас? – спросил мистер Уоллис. – Расскажите нам о малыше Томасе.

Ада вцепилась в перила, собираясь с духом.

– Он родился мертвым или живым?

Ада редко плакала, но сейчас слезы подступили к глазам, она чувствовала, что стоит ей сказать хоть слово о сыне – и слезы хлынут ручьями. Она никогда не говорила о Томасе, даже не произносила его имени вслух до самого последнего времени, когда ей пришлось рассказать мистеру Уоллису о Томасе и обо всем, обо всем, что случилось в ее войну, в войну молодой женщины, столь непохожую на войну ее матери, – ты понятия не имеешь, через что мы прошли. Непохожую на солдатскую войну, где были герои, и калеки, и упомянутые в рапортах за похвальные действия в боевой обстановке. Ее войны словно никогда и не было. Никто не хотел о ней слышать. Никого это не интересовало.

– Я не знаю. – Ада постаралась не дать волю слезам.

– Не знаете?

Ада посмотрела на присяжных. Не сочувствие ли мелькает в их глазах? Ты могла бы быть моей дочерью. Обычной девушкой, пережившей трагедию.

– Вы когда-нибудь жили со смертью? – произнесла Ада. – Не с обычной смертью в обычное время. Но с той, что ходит за тобой по пятам каждый день, каждый час. Жить и заниматься трупами, испускающими газы, наблюдать, как сморщивается и вянет их кожа, обмывать плоть и чувствовать, что она разваливается у тебя под руками. Они слушали, сомнений не было. То, что она говорила, поднималось откуда-то из самых потаенных глубин.

– Мне было двадцать лет. Дитя. Я не могла голосовать или выйти замуж. Но я могла оказаться узницей, спать среди смертной вони и видеть во сне гниение и распад. – Она помолчала немного. – Вы когда-нибудь были там? В долине смертной тени? Не у могилы, стоя на земле, в безопасности, рядом со священником в торжественном одеянии?

Один из присяжных кивнул, когда она произнесла строчку из псалма, и пристально посмотрел на нее. Она поймала его взгляд. Затем глянула на мужчину, сидевшего слева, и обратилась к нему тоже напрямую:

– Смерть была внутри и вокруг меня. Я жила и дышала ею, таскала за собой, как мясник мешок с костями. Смерть была во мне. – Ада не отводила глаз от присяжных. – Во мне. Я носила смерть внутри себя. И я родила на фабрике смерти.

Она плакала. Носовой платок она не захватила с собой и утерла нос тыльной стороной ладони.

– Но я хотела родить, потому что это – жизнь. Хотела надеяться, жить. В том аду я хотела произвести на свет новую жизнь, живой комок тканей и волокон, крови и любви. Вы когда-нибудь нуждались в чем-то таком?

Мистер Уоллис, внимательно наблюдавший за Адой, кивнул.

– Когда-нибудь нуждались в живом существе настолько, что сразились бы со смертью? – Ада не знала, откуда берутся эти слова, разве что из любви и чувств, загнанных так глубоко внутрь, что она уже и не надеялась снова их ощутить.

– А затем? – мягко подстегнул ее мистер Уоллис.