Английская Утопия

Гитлодей предпринял обращение утопийцев в христианство, с которым их прежние верования имели большие расхождения. Особенностью утопийцев было, однако, полное признание принципа веротерпимости, так как король Утоп «прежде всего узаконил, что каждому позволяется принадлежать к той религии, какая ему нравится». Допускались даже атеисты, хотя им запрещалось публично проповедовать свои взгляды и их нельзя было избирать на административные должности.

В этом, несомненно, отражен взгляд самого Мора на желательное положение вещей. Но очень часто указывалось на то, что, сделавшись канцлером, Мор не только осуждал лютеран, но и подвергал их преследованию, что представляло явный отход от проповедуемых им в «Утопии» принципов. Протестанты обвиняли Мора в том, что он согрешил против Света (Истины). Мне кажется, что такое мнение ошибочно. Оставляя в стороне вопрос о том, в какой мере Мор действительно преследовал лютеран (в чем еще позволительно усомниться), следует признать, что это суждение о Море основано на неправильном понимании того, что им в действительности сказано в его «Утопии». Его позиция совершенно ясна. Сославшись на закон Утопа, приведенный мной выше, Мор говорит, что каждый имел право убеждать другого в своей вере, если это делалось мирно, и «ему надо воздерживаться от неприличных и бунтарских слов», и «всякий дерзкий спорщик по этому вопросу наказывается изгнанием или рабством».

Таков был и принцип поведения самого Мора. Мы уже видели, что он не верил в народные движения или насильственное ниспровержение существующего строя и опасался этого. По его мнению, лютеранство, с его обращением к массам и явно ответственное за восстание крестьян в Германии, было именно народным движением. Мор поддерживал дружественные отношения с отдельными лютеранами, но не мог не бороться с движением в целом, поскольку оно, в его представлении, несло с собой хаос и разрушение. Я не хочу входить здесь в оценку справедливости его позиции, мне лишь хочется доказать, что она была логически обоснованной и последовательной, обусловленной теми ограничениями, которые накладывал на него тот класс, к которому он принадлежал, и тот век, в котором он жил. Полностью избежать этих ограничений не может ни один человек, какими бы талантами он ни был наделен.

В конечном счете в Море примечательны вовсе не эти ограничения, а пределы, до которых он сумел их раздвинуть, не тот факт, что его терпимость имела границы, а что принцип терпимости был им выдвинут так решительно. Нас поражают в Море не отдельные реакционные черты его Утопии, а ее экономика, построенная на широких коммунистических началах, не его боязнь перед народной активностью, а его понимание причин нищеты и искреннее желание ее устранить. И если, как я постарался это показать, его жизнь и сочинения составляют одно логическое и связанное целое, то именно в «Утопии» проявились яснее всего эти основные черты. Здесь мысль наиболее ясно выражена, сильнее всего проявилось чувство и именно в этом сочинении социализм, освобожденный от практических трудностей, осаждавших государственного деятеля, получил свое наиболее полное выражение. Непреходящее значение Мора заключается именно в его роли пионера социализма, а не святого или философа.

«Утопия» Мора — одновременно и веха и связующее звено. Это один из тех капитальных трудов, строго и научно продуманных, в котором даны картина и схема бесклассового общества. Но одновременно «Утопия» — звено между аристократическим коммунизмом Платона и инстинктивным, примитивным коммунизмом средневековья, с одной стороны, и научным коммунизмом XIX и XX веков — с другой.

Современный коммунизм составили две основные, влившиеся в него струи, и Мор со своими наследниками социалистами-утопистами составляет одну из них. Но уже во времена Мора существовал другой коммунизм — коммунизм Мюнцера и крестьянских революционеров. Этот последний также развивался по определенному руслу: через левеллеров, левое крыло Французской революции, луддитов и чартистов он подошел к нашему времени, готовый занять свое место в общей структуре марксизма. Мор не мог понимать этого крестьянского социализма, а то, что он в нем разглядел, было ему ненавистно и страшило его. Все это совершенно естественно, поскольку синтез философского и народного социализма не мог произойти прежде, чем образуется революционный класс — пролетариат, воспринявший эту теорию. Достаточно того, что Мор был Мором, и нет надобности сожалеть о том, что он не был Марксом.