Несомненно, что исходным пунктом для Годвина были идеи французской революции, хотя он не любил никаких революций и не доверял им, предпочитая основываться на неопределенно выраженном желании перемены, которую могло бы произвести, как он полагал, распространение его идей. Здесь мы наталкиваемся на основное противоречие: окружающее, то есть, в основном, то общество, в котором он живет, формирует человека. Но так как изменить общество может только человек, то как может неизменный человек изменить общество или даже вообразить себе или пожелать такого изменения? В сущности, это один из тех обычных парадоксов о курице и яйце, которые неразрешимы в выражениях механического материализма. Противоречие можно разрешить только диалектическим путем, если рассматривать человека не как изолированного индивидуума, а как представителя класса; тогда становится очевидным, что борьба между классами изменяет как человека, так и общество. Этого Годвин никогда не понимал, и поэтому мысль его академична и практически безвредна. В этом несомненная причина того, что он не подвергался преследованиям в течение всего периода антиякобинского террора. В его работе много смелого и здравого, но общий эффект ее отрицательный.
Он не верил в революцию как в средство достижения Утопии, и последняя представлялась ему как общество, в котором отсутствовало все то, что он не любил. Правительство будет сокращено до минимума, общество будет состоять из свободной федерации полуавтономных общин. То же мы встречаем и у других писателей-утопистов этого и последующего периодов. Параллелограммы Оуэна, фаланги Фурье и приходы Спенса отражают эту тенденцию, прослеживаемую начиная от диггера Уинстенли. Все эти утопии в какой-то мере порождены разочарованием масс в успехах и результатах буржуазной революции, одним из следствий которой является разорение крестьянства и разрушение феодальной деревенской общины. Приход (или община) перестает быть рамкой, внутри которой действуют производители; они сгоняются в города, на заводы, отрываются от своих «привычных и родных домов». Эти первые неприглядные последствия разделения труда бросаются в глаза. Писатели-утописты выражают мечту о деревенской общине, возрождаемой на более высоком уровне, без тирана-феодала, и использующей новые технические и научные достижения, чтобы поднять жизненный уровень на высоту, недостижимую в средние века. С этой мечтой близко сочетается еще новая в то время тенденция, которую не разделяли одни диггеры: воплотить утопические мечты в колонии-утопии из кирпича и извести.
Внутри общины, рассуждает Годвин, будет вполне достаточно силы общественного мнения для осуждения всех антиобщественных действий как проступков против разума. Если бы войны оказались неизбежными, вооруженный народ заменял бы профессиональную армию; в этом вопросе Годвин сходится с радикальными теориями той эпохи. Свобода означала у Годвина только отсутствие ограничений для индивидуума, так как предполагалось, что последний всегда будет делать лишь то, что разумно и, следовательно, согласно с общественными интересами. Этот общий принцип лег в основу всех экономических предположений Годвина, изложенных крайне схематично. Все люди должны быть равны, и никто не должен обладать излишками, если другие испытывают недостатки. Однако насильственное уравнение или лишение кого-либо его собственности также противно принципам свободы. Собственность должна оставаться священной для того, чтобы люди могли применить разум к ее использованию. Годвин не понимает, что существует разница между богатством, созданным самим человеком, и тем, которое он приобретает путем эксплуатации чужого труда; его интересуют лишь разум и добродетель, а не способы производства.
В этом вопросе его философский анархизм проявляется во всей своей крайности: «Все понимаемое под термином «кооперация» есть в некотором отношении зло», потому что всякий коллективизм означает известное поступление личной свободой. Годвин предполагает, что широкое применение машин сделает кооперацию ненужной, однако как можно будет осуществить производство, основанное на использовании большого количества разной техники, без помощи кооперации, этого Годвин не объясняет.