В его Утопии правящим классом должны были сделаться промышленная буржуазия и инженеры, разницу между которыми он никогда ясно не представлял себе; буржуазная революция завершалась установлением господства капитализма, который каким-то образом переставал быть эксплуататорским строем, а буржуазия также делалась альтруистической. Общая картина очень напоминает некоторые предсказания Г. Уэллса, или то, что несколько лет назад было модно называть директорской революцией.
Если грандиозные планы Фурье, планы создания охватывающей весь мир сети мало связанных между собой фаланстеров более согласуются с тем видом утопических теорий, к которому мы привыкли, то подает он их на фоне такого буйного воображения, что рядом с ним сказки «Тысячи и одной ночи» кажутся самой трезвой реальностью. Тем не менее он высказал очень много важных положительных мыслей, особенно в отношении человека как существа многостороннего, которое следует всесторонне развивать. Ему хотелось покончить с чрезмерным разделением труда, превращающим рабочего, по выражению Маркса, «в придаток машины», а также с противоречием между городом и деревней, вызванным капитализмом и одинаково губительным для обеих сторон. Вместе с тем он хотя и верил, как все утописты, в то, что человека формирует его окружение, но понимал, что общество нельзя лепить произвольно, без учета характера человека в данный период. Величие Фурье — в широте его основных идей; однако когда дело касается их осуществления, он запутывается в густой сети метафизических нелепостей, часто затемняющих для нас глубину его высказываний.
Развитие капитализма и рабочего класса шло быстрее всего именно в Англии, и именно в Англии утопический социализм в учении Оуэна достиг своей высшей точки. Оуэн был прежде всего преуспевающим капиталистом в эпоху, когда капиталист все еще являлся фактическим организатором производства. Он из своего жизненного опыта прекрасно знал машины и жизнь на фабриках и заводах, ежедневно непосредственно соприкасался с промышленными рабочими. Наличие этих практических знаний, соединенных с теоретическими взглядами, общими всем утопистам-социалистам, и придало Оуэну его особенное значение. А главное, он думал о людях, как о категориях общественных, а не изолированных.
Говоря о том, что характер у людей формируется под влиянием окружения, Оуэн имел в виду социальный процесс.
«Любой характер, — писал он, — от самого хорошего до самого плохого, от самого невежественного до самого просвещенного, может быть привит
Это утверждение ни в коем случае нельзя считать чисто теоретическим умозаключением. Оуэн доказал это на практике своей работой в Нью-Лэнарке, и позднее оно было подтверждено также деятельностью оуэновской общины в Ралахине в Ирландии, пожалуй, единственном подобном начинании, имевшем некоторый успех.
Вторая часть приведенной выдержки имеет не меньшее значение, чем первая. Оуэн длительное время обращался к тем, кто управлял народами. Как и другие утописты-социалисты, он не видел ни самого факта классовой борьбы, ни ее роли и верил в то, что правящий класс также готов согласиться с его доводами и действовать, как и он сам. «В настоящее время нет никаких других препятствий, кроме невежества», — писал он в 1816 году.
Опыты Оуэна в Нью-Лэнарке, где он сократил рабочие часы, увеличил заработки, предоставил широкие коммунальные услуги и все же извлекал из предприятия значительные выгоды, убедили его в том, что производительные силы настолько развились, что возможность всеобщего изобилия должна стать очевидной всем. В течение жизни одного поколения было накоплено значительное богатство, и «это новое могущество является созданием рабочего класса». Однако рабочий класс не получает от этого никакой выгоды, и Оуэн, бывший прежде исключительно просвещенным фабрикантом-филантропом, теперь пришел к выводу, что это результат эксплуатации и что рабочие достигнут благополучия только в том случае, если ей будет положен конец. Подобные заключения быстро охладили готовность правящих классов внимать доводам разума, и Оуэн понял, что должен обратиться к рабочим, если хочет, чтобы его слушали.