И луддиты, которых оказалось там не менее 150 человек, не заставили себя долго ждать. Завязалась ожесточенная мушкетная перестрелка, длившаяся около 20 минут. Затем группа атакующих, разбив ворота кувалдами и топорами, ворвалась во двор, но была отброшена назад, понеся при этом большие потери ранеными и убитыми. Атака захлебнулась, и луддиты были вынуждены отступить. Картрайт стал героем дня для консерваторов, военных и других власть имущих. По дошедшим до нас слухам, он вышел к двум смертельно раненным луддитам и обещал им воду и врача, если назовут своих вожаков. Напрасно! — оба предпочли мучительную смерть предательству. Один из солдат, присланных оборонять фабрику, отказался стрелять и был приговорен к 300 ударам девятихвосткой. Только вмешательство самого Картрайта помогло смягчить это суровое наказание.
После столь сокрушительного отпора движение луддитов, даже несмотря на массовую поддержку населения и отдельные успехи, постепенно пошло на убыль: организованные рейды проводились все реже и реже, а затем и прекратились совсем. Ноттингемские чулочники создали свой тред-юнион, на что владельцы фабрик ответили образованием своего контркомитета. Оба этих “союза” были незаконными, однако, сделав все возможное для разгона первого из них, констебли и мировые судьи, попросту говоря, закрыли глаза на существование второго.
Впрочем, справедливости ради следует отметить, что спорадические “бунты против машин” продолжались еще долго и после прекращения организованного движения луддитов. Так, еще в 20-е годы XIX столетия можно было наблюдать следующую картину: толпа вооруженных дубинками и пиками ланкаширских ткачей направляется на разгром какой-то окрестной фабрики. Но вот, заметив несущийся им навстречу отряд кавалеристов с обнаженными мечами, они сходят с дороги и в нерешительности останавливаются. Всадники также натягивают поводья, и командир, обращаясь к толпе, предупреждает их о самых серьезных последствиях, если они немедленно не разойдутся. Слышится голос пожилого ткача: “А что же нам делать? Мы пухнем с голода. Что ж нам теперь — подыхать с голода?” Солдаты вынимают из ранцев свои дневные пайки, бросают их ткачам и удаляются вслед за офицером. После долгих споров и препирательств толпа все-таки решает продолжить начатое дело и снова выходит на дорогу, ведущую к фабрике.
“Царство короля Лудда” так и осталось окутанным непроницаемой завесой тайны. Кто за ним в действительности стоял и почему оно прекратило свое существование, так и не удалось узнать никому. Конспирация была для луддитов вопросом жизни или смерти, и они ее тщательнейшим образом соблюдали. Немало из них закончили жизнь на виселице или в далекой Австралии на каторжных поселениях у залива Ботани. И тем не менее движение луддитов основывалось на отсталой философии, зовущей к возврату условий жизни, которые объективно уже устарели. Оно являло собой последний отчаянный бой обреченного класса свободных надомных производителей. Будущее принадлежало машинам и тем, кто ими владел.
ГлаваXIV
КАПИТАН СВИНГ: ВОЛНЕНИЯ В ДЕРЕВНЕ
Иностранец, оказавшийся в Англии в первой половине XIX в., не преминул бы с некоторым удивлением отметить, что в стране не было крестьян. Во Франции, потерпевшей, как известно, поражение в войне, еще во время революции крупные земельные владения богачей были распределены между простым людом, и теперь основная масса продуктов питания производилась свободными крестьянами, работавшими на собственной земле. В Англии же крестьяне, потеряв землю (а соответственно — и права на нее), превратились в категорию неимущих сельскохозяйственных работников, гнувших спину либо на фермеров-собственников, либо на фермеров-арендаторов. Таким образом, побежденные оказались в лучшем положении, чем победители.
В результате войны сельское хозяйство стало весьма доходным делом, чем, конечно, не преминули воспользоваться богатые землевладельцы, сквайры, фермеры, приходские священники и мелкопоместные дворяне. Нажив во время войны колоссальные состояния, они тратили баснословные суммы на постройку (или реконструкцию) роскошных особняков, красотой которых мы имеем возможность восхищаться и в настоящее время, или на приведение своих обширных парков в соответствие с лучшими классическими вкусами. Огромные лесные массивы отводились под охотничьи заповедники, и горе незадачливому браконьеру, который пожелал бы подстрелить там, скажем, зайца или фазана — его подстерегало немало ловушек и самопалов, способных навсегда его искалечить или вовсе лишить жизни.