‘Толпа”* являлась неотъемлемой чертой городской жизни того периода; она собиралась спонтанно, по любому поводу, когда люди были чем-то возбуждены (или спровоцированы), и тогда безоружные полицейские были просто не в состоянии сдержать ее всесокрушающий порыв. В таких случаях на место происшествия являлся мировой судья в сопровождении отряда солдат. Он громко зачитывал собравшимся драконовский “Закон о бунтах” и предлагал им мирно разойтись. Если же это не помогало, судья имел право на законных основаниях приказать командиру отряда открыть огонь по “злостным нарушителям порядка”.
* Для буржуазного обществоведения характерно пренебрежение делением общества на классы и социальные группы. Взамен этого предлагаются некие условные образования, в частности “толпа”, под которой понимается неорганизованная и якобы неуправляемая масса народа, подверженная быстро вспыхивающим инстинктам. Часто утверждается, что в периоды социальных потрясений эта “толпа” становится неуправляемой и сметает все на своем пути, чем якобы ловко пользуются радикальные группировки, направляющие инстинкты “толпы” в нужное им русло. - при. изд.
В свое время именно такая озверелая, подстрекаемая демагогами толпа составляла основу погромных банд, под девизом “Церковь и король!” безжалостно терроризировавших радикалов и английских “якобинцев”. Теперь же в силу массовых лишений военного и послевоенного периода эта толпа с такой же слепой яростью встала, как ей казалось, на защиту интересов собственного народа.
Временами подобные вспышки достигали уровня локальных бунтов, своего рода революционных выступлений, но без революционных целей. Такими, в частности, были “гордонские бунты” 1780 г . в Лондоне, когда столица целых 12 дней жила в страхе перед непрекращавшимся массовым насилием, когда опустошались целые районы, грабились и поджигались дома, тюрьмы и типографии, а в один из этих дней в городе одновременно бушевало 36 крупных пожаров. Лондонский “Бэнк оф Инг ланд” дважды подвергался нападению обезумевшей толпы, и только вмешательство армии спасло его от основательного разгрома. В конечном итоге силами воинских частей беспорядки были подавлены, но обошлись они совсем не дешево: 210 человек были убиты в ходе уличных столкновений, 75 — позднее умерли от полученных ранений, 450 — арестованы, 62 — приговорены к смертной казни.
61 вечер подряд внутри и возле “Ковент-Гарден” (ныне — Королевский оперный театр) кипели страсти, вызванные повышением цен на входные билеты. И хотя они носили сравнительно мирный характер, ущерб, причиненный только что заново отстроенному театру, оказался весьма значительным.
В 1831 г . разбушевавшиеся бристольцы несколько дней “правили” городом, круша, а нередко и грабя общественные заведения, тюрьмы и частные дома. Результат — 12 убитых, 94 раненых, 102 арестованных, 4 повешенных по приговору суда. В Бирмингеме за официальным запретом на проведение встреч реформистов в помещении крытого рынка “Булл ринг” (1838г.) последовали четыре дня ожесточенных столкновений между их сторонниками и объединенными полицейско-армейскими подразделениями.
Аналогичные конфликты то и дело вспыхивали в самых разных частях страны, держа в страхе местное население и являя собой постоянный источник угрозы для властей.
Реально перед английским народом в те годы стояли две альтернативы, два направления, в которых следовало искать выхода из создавшегося положения: 1) встать на путь открытой — но не вооруженной — конфронтации, включавшей в себя бунты, поджоги домов и фабрик, принадлежавших наиболее безжалостным эксплуататорам, и разрушение промышленного оборудования, способствующего массовым увольнениям рабочих; 2) путем агитации, пропаганды и организованных действий добиваться как права на создание законных тред-юнионов для ведения переговоров и заключения коллективных соглашений с предпринимателями, так и всеобщего избирательного права с соответствующим представительством трудящихся в парламенте и местных органах власти. Оба эти направления были нелегальными, и, хотя немало людей принимали участие и в том, и в другом, рассматривая их как два аспекта одной и той же борьбы, первый из них апеллировал к стихийным инстинктам жертв новой системы “свободного предпринимательства”, тогда как второй — к сознанию более дальновидных и более образованных членов общества.