Читаем Английские корни немецкого фашизма: от британской к австро-баварской «расе господ». полностью

Тем временем совет, данный англичанином в 1856 г.: «Держи свой интеллект в тайне, используй простые слова, говори то, чего от тебя ожидают»,[587] — уже давно годился не только для англоязычного мира. «Спасение твоей страны, твоей карьеры, сохранение твоего душевного мира — в этом была неотразимая притягательность антиинтеллектуализма».[588] «Атрофию способности иметь собственное мнение усиливала боязнь нарушить традиционный кодекс поведения, кодекс, который от всех требует компромисса в выборе между справедливостью и несправедливостью, правдой и неправдой — и люди идут на этот компромисс, боясь быть непохожими на других и <в результате> нажить врагов».[589] Никто не должен выступать против общественного мнения, пусть даже во имя совести. Стать воплощением представлений общества о ценностях — вот идеал английских элитных школ. «Ничто в системе не дает ученикам стимула проявлять какие-либо индивидуальные особенности. Воспитание служит для того, чтобы в существенных вещах никто не желал отличаться от ближнего: ведь привилегированные особы отождествляются с расовым единством».[590]

В соответствии с принципами воспитания британской элиты будущие вожди не должны были слишком много рассуждать, и уж тем более у них не должно было возникать никаких «почему» и «однако» — не в последнюю очередь благодаря давнему примату латинской грамматики (она-то не располагает к лишним вопросам).[591] Мистер Черчилль (будущий сэр Уинстон) пишет в своих воспоминаниях, что, когда его отдали в паблик-скул, наставник предложил ему просклонять латинское слово «mensa» (стол). И когда они добрались до звательного падежа, Уинстон спросил, зачем нужен этот падеж. Наставник ответил: этот падеж нужен, когда обращаешься к столу. «Но я никогда этого не делаю, сэр», — возразил мальчик. В ответ наставник пригрозил: «Если будешь дерзить, тебя сурово накажут».

132

Такое воспитание будущих английских вождей, направленное на то, чтобы сделать их похожесть, однотипность («гляйхшальтунг») спонтанной, воспитание, подавлявшее импульсы социальной этики и тем более порывы к интеллектуальному своеобразию, и формировавшее из индивидуума унифицированный тип за счет того, что его особенности (в Англии их называли «oddities» — странности) жестоко высмеивались, воспитание, не щадившее никакой гениальности, — подвергалось критике уже в 1870 г.[592] Однако не удивительно, что, несмотря на критику, в период самого расцвета британского империализма, «в 1880-х и 1890-х гг., паблик-скул изо всех сил противодействовали… развитию оригинального мышления. Большинство питомцев Итона и Харроу училось подгонять свои мысли под общепринятый образец и формировать свою личность, ориентируясь на господствующий тип».[593] Это был вклад усиливавшегося мещанства в столь типичное для Англии «массовое формирование джентельменов стандартного образца», в английский «гляйхшальтунг».

Во всяком случае, во время кризиса британского империализма в 1931 г. такие критики системы паблик-скул, как Чейнинг-Пирс (* Чейнинг-Пирс Мелвилл Салтер (1886—?) — колониальный администр., воен. деятель и педагог.) — даже обращая внимание на «воспитание людей, умеющих властвовать, но не мыслить, <воспитание чувства верховенства> путем обособления расы и класса»[594] — не испытывали никакой симпатии к творческому началу в личности.[595] Ведь в конце концов империю удалось воздвигнуть за счет дисциплины, авторитета и корпоративного духа. Однако тот факт, что этих качеств было недостаточно ни для развития интеллектуального потенциала, ни для развития демократии, в межвоенный период отмечали, по крайней мере, либеральные круги английской элиты. Но и тогда потребовалось не слишком много усилий, чтобы оправдать подавление «индивидуальных особенностей или духовности» высокими целями империи. Ведь «лишь малая часть людей в мире видела, насколько желательны подобные вещи <т. е. демократия, интеллектуальность, духовные ценности>. А будущее Англии зависело не от них».[596] Для будущего Англии целесообразным считалось иметь такую «веру, которая… позволила бы действовать, а не думать». А паблик-скул как раз и «учили вере и действию вместо мышления».[597]

Ценности (или пороки), сложившиеся за время завоевания, использования и сохранения империи ее слугами, и в свою очередь сформированные антирациональным и антииндивидуалистическим воспитанием, стали традиционными для Англии; и, начиная

133

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сталин. Битва за хлеб
Сталин. Битва за хлеб

Елена Прудникова представляет вторую часть книги «Технология невозможного» — «Сталин. Битва за хлеб». По оценке автора, это самая сложная из когда-либо написанных ею книг.Россия входила в XX век отсталой аграрной страной, сельское хозяйство которой застыло на уровне феодализма. Три четверти населения Российской империи проживало в деревнях, из них большая часть даже впроголодь не могла прокормить себя. Предпринятая в начале века попытка аграрной реформы уперлась в необходимость заплатить страшную цену за прогресс — речь шла о десятках миллионов жизней. Но крестьяне не желали умирать.Пришедшие к власти большевики пытались поддержать аграрный сектор, но это было технически невозможно. Советская Россия катилась к полному экономическому коллапсу. И тогда правительство в очередной раз совершило невозможное, объявив всеобщую коллективизацию…Как она проходила? Чем пришлось пожертвовать Сталину для достижения поставленных задач? Кто и как противился коллективизации? Чем отличался «белый» террор от «красного»? Впервые — не поверхностно-эмоциональная отповедь сталинскому режиму, а детальное исследование проблемы и анализ архивных источников.* * *Книга содержит много таблиц, для просмотра рекомендуется использовать читалки, поддерживающие отображение таблиц: CoolReader 2 и 3, ALReader.

Елена Анатольевна Прудникова

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Гатчина. От прошлого к настоящему. История города и его жителей
Гатчина. От прошлого к настоящему. История города и его жителей

Вам предстоит знакомство с историей Гатчины, самым большим на сегодня населенным пунктом Ленинградской области, ее важным культурным, спортивным и промышленным центром. Гатчина на девяносто лет моложе Северной столицы, но, с другой стороны, старше на двести лет! Эта двойственность наложила в итоге неизгладимый отпечаток на весь город, захватив в свою мистическую круговерть не только архитектуру дворцов и парков, но и истории жизни их обитателей. Неповторимый облик города все время менялся. Сколько было построено за двести лет на земле у озерца Хотчино и сколько утрачено за беспокойный XX век… Город менял имена — то Троцк, то Красногвардейск, но оставался все той же Гатчиной, храня истории жизни и прекрасных дел многих поколений гатчинцев. Они основали, построили и прославили этот город, оставив его нам, потомкам, чтобы мы не только сохранили, но и приумножили его красоту.

Андрей Юрьевич Гусаров

Публицистика