Английский дневник

У Наташи четкая жизненная позиция. Никаких сомнений по поводу отъезда у нее не существует. Напротив, она уверена, что коренным образом изменила свою жизнь и жизнь своих детей к лучшему. И еще, у нее есть отличное качество – где бы и кем бы она ни работала, она вполне удовлетворена. Ну, не то чтобы удовлетворена, но лучше, чем в Ульяновске. Я понимаю, что это бравада. Но она помогает ей жить и бороться.

И когда позже, будучи у нас в гостях, Андрей в разговоре упоминает слово ностальгия, Наташа вспыхивает:

– Ностальгия? По чему? По социализму, по советской распределиловке? Нет уж, спасибо, сыта по горло!

Одна из комнат у Наташи полностью заставлена большими коробками. Она объясняет:

– Я вчера в «Икее» шкафы, наконец-то, купила – и счастлива. А то книги и вещи некуда складывать. Вон они, в коробках стоят. Смотри, Ленок, план такой. Мы сейчас обедаем. А потом парни наши помогут нам эти два шкафа собрать. Там инструкция с картинками для тупых, так что все очень просто. А потом один мой знакомый мужик с инструментами придет и их к стенке прибьет.

На большом круглом столе стоят тарелки, чашки с блюдцами, ваза с фруктами. Красиво разложены сыры, ветчина, французские сухарики, органический йогурт, финики и золотой изюм «джамбо». И все это великолепие венчает ананас с янтарным отливом.

Почему я так не умею? Ведь это так просто.

– Садитесь, ребята. Это все for goodness[22], – смеется Наташа, произнося букву «г» в английском слове с украинским выговором.

Эта женщина создает свой маленький мир. В нем уютно и тепло. По крайней мере, мне.

Мы пьем чай, а меня тянет пофилософствовать.

– Наташ, вот ты говоришь, счастлива, что шкафы купила. А ведь счастье…

– Счастье, Ленок, – это как прическа, – перебивает меня Наташа. – Ветерок подул, и ее нет. Ты не обижайся, но такие разговоры я называю умничанье. В двадцать пять это нормально и правильно. А сейчас… Пошли лучше шкафы собирать.

Разобраться со шкафами занимает у нас не более получаса. А Наташиного мужика все нет.

Мы снова садимся пить чай.

– Где же этот Петя? Вот бестолочь, где его черти носят?

Звонок в дверь.

– Наконец-то! – Наташа бежит открывать.

В комнату входит среднего роста мужчина лет сорока с крупнорубленым выцветшим лицом. На нем дерматиновые стиляжные брюки и куртка. Длинные волосы подстрижены лесенкой и спадают на плечи. На руке металлический браслет, а из-под футболки на груди выглядывает широкая золотая цепь с пластиной, на которой по-английски написано «Peter».

Наташа закатывает глаза. Затем смотрит на него, как директор школы на ученика, пришедшего на уроки в костюме космонавта.

– Я же тебе говорила снять это барахло!

– А чё, тебе не нравится? – Петр широко по-простому улыбается. – Это же классный прикид.

– Вот именно, что «прикид». Это вот что? Цепи зачем на себя повесил?

– Так здесь же все так ходят. Во баба, вечно ей что-то не нравится.

– Ладно, знакомьтесь, – примирительно говорит Наташа. – Это Петр, это Лена.

Петр подходит ближе, и я чувствую родной запах перегара, смешанный с чесноком и дешевым одеколоном.

– Здрасьте.

Он протягивает мне свою руку, как рукавичку, которую я пожимаю.

– Чем это ты надурманился? – Наташа недовольно морщится.

– Чево?

– Надушился чем, говорю?

– Чем, чем… одеколоном, французским.

– Небось, на базаре купил? Я же тебе говорила, на базаре ничего не покупать.

Да, училка, ничего не скажешь!

– А ехал почему так долго?

– Почему, почему… Заплутал немного.

Петр ставит на стол бутылку красного вина.

– Это еще зачем? – строго спрашивает Наташа.

Петр ничего не отвечает, садится за стол, по-деловому откидывается на спинку стула и достает из бокового кармана своей дерматиновой куртки плоскую бутылку виски. Из другого кармана вынимает большую стопку и наливает в нее виски.

– Вам я это не предлагаю, – серьезно говорит он и тут же опрокидывает в себя содержимое стопки. Наливает вторую дозу и молча проделывает то же самое.

– Ты бы хоть закусывал, что ли. Еще шкафы прибивать. Или уже забыл, зачем приехал? Вот злодей!

Наташа вся кипит. Но понимает, что его лучше сейчас не трогать.

А меня разбирает смех. Она смотрит на меня и тоже смеется.

– Да ну его… Давай, Ленок, еще чайку, а?

Когда через несколько минут Петр встает и, шатаясь, выходит из комнаты, я не могу удержаться от вопроса:

– Господи, где ты этого Шарикова откопала?

– Понимаешь, он друг детства моего мужа. Приехал сюда подработать на стройке, нелегально, конечно. Жизнь сейчас у нас, сама знаешь, какая. У них тут бригада сколотилась… Кто ж знал, что он так напьется…

Мы снова пьем чай.

– Знаешь, Ленок, эмиграция – это школа выживания. Английский язык здесь – это не профессия. Это просто жирный плюс. Но не более. Кем только я не работала! И убирала, и за детьми присматривала, и уроки русского языка давала, и английского, и переводы, и «телесеил». Кручусь, как только могу. А что делать? Я ведь одна. Тут хотя бы дети смогут по-человечески жить.

– А «телесеил» – это что?

– Как, ты не знаешь? Тут в Лондоне почти все русские через этот «телесеил» прошли. Я многих поэтому и знаю.

– Ну, я в Лондоне не жила. Это что, продажа по телефону?