В 1936 году молодой человек по имени Джеффри Клифтон встретил в Оксфорде друга, который рассказал, чем мы занимаемся. Он связался со мной, на следующий день женился и через две недели прилетел с женой в Каир.
Дело в том, что нам приходилось путешествовать на большие расстояния, поэтому требовался самолет. А Клифтон был богат, умел летать, и главное – у него был собственный самолет. Модель «Мотылек». Спортивная.
Так эта пара вошла в наш мир, где нас было четверо: принц Кемаль эль Дин, Белл, Алмаши и Мэдокс. Мы были еще во власти завораживающего названия Гильф-эль-Кебир. Где-то там, на Гильфе, скрывалась Зерзура, появившаяся в старых арабских хрониках еще в тринадцатом столетии.
Клифтон встретил нас в Эль-Джофе, к северу от Увейната. Сидел в своем двухместном самолете, а мы шли навстречу из базового лагеря. Он встал в кабине и налил себе из фляжки. Рядом сидела его жена.
– Я назову это место «Сельский клуб Вир Мессаха», – объявил Клифтон.
Я наблюдал за дружелюбной неуверенностью, которая сквозила в лице его жены, за гривой ее волос, когда она стянула с головы кожаный шлем.
Они были молоды и едва ли не годились нам в дети. Вылезли из самолета и поздоровались.
Это был 1936 год, начало нашей истории…
Они спрыгнули с крыла «Мотылька». Клифтон подошел, протягивая флягу, и мы по очереди хлебнули теплого коньяку. Он был из тех, кто любит церемонии. Самолет назывался «Медвежонок Руперт». Не думаю, чтобы ему так уж нравилась пустыня, но он испытывал благоговение перед нашей сплоченной группой, членом которой тоже хотел стать – как разбитной студент-выпускник испытывает благоговейный трепет в торжественной тишине библиотек. Мы не ожидали, что он прибудет с женой, но, как мне кажется, отреагировали на это достаточно вежливо. Она стояла поодаль, и песок оседал в гриве волос.
Как воспринимала нас эта молодая пара? У каждого к тому времени уже было имя в истории исследований пустыни. Мы написали немало трудов о строении дюн и барханов, об исчезновении и новом появлении оазисов, о затерянной культуре пустынь. Казалось, нас интересовало только то, что не покупалось и не продавалось, и это вряд ли было понятно во внешнем мире. Мы говорили о географических широтах или о событии, которое произошло семьсот лет назад. Нас занимали теоремы исследований. Крайне любопытной считалась информация о том, что Абд-эль-Мелик-Ибрагим-эль-Зувайя, живший в оазисе Зук и разводивший верблюдов, был первым человеком среди этих племен, который знал понятие «фотография».
Клифтоны переживали последние дни медового месяца. Они остались в лагере, а я отправился с проводником в Куфру, где провел много времени, пытаясь проверить свои теории, которые пока держал в секрете. Через трое суток я вернулся в базовый лагерь в Эль-Джоф.
Мы сидели у костра. Клифтоны, Мэдокс, Белл и я. Если немного отклониться назад, пропадаешь в темноте. Кэтрин Клифтон начала декламировать, и моя голова будто выкатилась из круга света, создаваемого пламенем.
Черты ее лица были классическими. Родители девушки, несомненно, принадлежали к числу влиятельных и известных «законной» истории людей. Мне не нравилась поэзия, пока я не услышал, как Кэтрин читает стихи. Здесь, в пустыне, она решила вспомнить университетские годы и поведать о них, описывая звезды, – так Адам нежно обучал свою единственную женщину, применяя изящные сравнения.
В ту ночь я влюбился в голос. Только в голос. Ничего не хотел слышать, кроме него. Встал и отошел.
Я представлял ее ивой. Какой была бы она зимой, в моем возрасте? Я смотрел на нее – всегда! – глазами Адама. Видел, как она неловко вылезала из самолета, как наклонялась к огню, чтобы подбросить ветку, как пила из фляги, отставив локоть в мою сторону.