Английский пациент

Прежде чем обнять ее, он смотрит, чтобы рядом не было колющих и режущих предметов. На людях приходится выкручиваться и объяснять, откуда взялся очередной синяк на лице, или почему забинтована голова, или что за рубец на руке. И он старается изо всех сил, говорит, что такси резко затормозило, и он ударился о стекло, или по руке случайно пришелся удар кнута, или придумывает что-нибудь еще. Мэдокс был не на шутку обеспокоен столь внезапно захлестнувшей его полосой невезения. Она же просто усмехалась его неумелым отговоркам. «Может, это от возраста, а может, ему нужны очки», – говорил ее муж, слегка подталкивая Мэдокса локтем. «А может, у него появилась женщина, – ехидничала она. – Посмотрите, разве это не похоже на укус или царапину от ногтей?»

«Это скорпион, – говорил он. – Андроктонус аустралис».

Открытка, на которой аккуратным почерком написано:

«Я не могу прожить и дня, коль не увижу вновь тебя.

Все для меня теряет смысл, коль не увижу вновь тебя.

И это не просто слова.

Это то, что я чувствую всегда».

Ни даты, ни подписи.

Иногда, когда им удается провести вместе целую ночь, они просыпаются от голосов на трех городских минаретах, которые начинают призывать правоверных мусульман к молитве на заре. Он провожает ее домой. По пути из Южного Каира до отеля, где она живет, проходят через рынок, где продают индиго. Мелодичные возгласы муэдзинов[64] стрелами врезаются в воздух, сменяя друг друга; один минарет отвечает другому, как бы обмениваясь репликами в разговорах о двух грешниках, которые холодным утром идут по улицам святого города, напоенным запахами древесного угля и гашиша. Грешники в святом городе.

Он смахивает рукой тарелки и стаканы со стола в ресторане, чтобы Кэтрин, находясь где-нибудь в городе, услышала этот шум, подняла взгляд и поняла, как ему плохо без нее. Ему, который никогда не испытывал одиночества, находясь в глубине пустынь, вдали от людей. Мужчина в пустыне может держать пустоту в сложенных ладонях, зная, что она спасет его вернее, чем вода. Он слышал, что в окрестностях Эль-Таджа есть удивительное растение. Если в его мякоти вырезать углубление в форме сердца, к утру оно заполнится благоухающей влагой, приносящей успокоение и надежды человеку, который ее выпьет, если его сердце разбито. И так можно делать в течение года, а потом растение погибает. От раны, от жажды или по какой-то иной причине?

Он лежит в комнате в окружении пыльных карт. Кэтрин нет с ним. Он так тоскует, что готов плюнуть на все условности и правила приличия.

Его не интересует, как она ведет себя с другими. Он жаждет ее здесь, хочет наслаждаться ее надменной красотой и меняющимся настроением. Мечтает, чтобы они прильнули друг к другу, словно страницы закрытой книги, хочет раствориться в ней, чтобы ничто их не разделяло.

Она вошла в его жизнь, нарушив покой. И если она так поступила с ним, как же он поступил с ней?

Когда они встречаются в обществе и ее отделяет стена, он собирает вокруг себя слушателей и рассказывает анекдоты, над которыми сам не смеется. Отпускает колкости в историю исследований и экспедиций, что совсем не характерно для него. Он всегда так делает, когда ему плохо. Только Мэдокс понимает это. Но она даже не смотрит в его сторону. Расточает всем милые улыбки: гостям, предметам, цветам, прочему безликому и не имеющему значения антуражу. Она не понимает, думая, будто он делает как раз то, что хочет, – и от этого стена между ними вырастает вдвое.

Но сейчас ему тошно и невыносимо больно ощущать наличие этой стены. А Кэтрин сообщает: «Ты ведь возвел вокруг себя стену, мне тоже нужно защитить себя». Она говорит это, сияя красотой, а у него просто подкашиваются ноги. Такая красивая в этом платье, с бледным лицом, которое он так любит целовать, она смеется и улыбается каждому, а иногда хмурится, если не понимает его злых шуток. А он, распаляясь все больше и больше, продолжает сыпать сатирические замечания в адрес какой-нибудь экспедиции и рассказывать о том, о чем все знают.

С той минуты, когда в холле бара Гроппи она не ответила на приветствие, он становится безумным. Не в силах смириться с тем, что может так просто ее потерять. Он знает, что угроза потери отступит, если они будут вместе, крепко держать друг друга в объятиях – и взаимно беречь от этой боли. Не возводя стен.

Солнечный свет заливает комнату в Южном Каире. Его рука вяло лежит на книге Геродота, а тело напряжено, поэтому он пишет неразборчиво, неуклюже водя пером по бумаге. Он едва может написать слова «солнечный свет». Или слово «влюблен».

В комнате отражается свет от реки и пустыни, падает с потолка и стен на ее шею, ступни, на шрам от прививки на правой руке, который он так любит. Она садится на кровати, обхватив руками колени. Он скользит ладонью по плечу, ощущая капельки пота. «Это мое плечо, – думает он, – не ее мужа, а мое». Любовники дарят тела друг другу – без остатка, каждую частицу, здесь и сейчас. В этой комнате с окном, выходящим на реку.

За те несколько часов, которыми они располагали, солнце село и остался только отсвет заката от реки и от пустыни.