Английский пациент

Я шел к Увейнату. Пришел туда в полдень и влез в одну из пещер на плато. Над колодцем под названием Айн-Дуа.

– Караваджо считает, что знает, кто вы, – сказала Хана.

Пациент ничего не ответил.

– Говорит, что вы не англичанин. Он работал на английскую разведку в окрестностях Каира и немного в Италии. Пока его не схватили. Моя семья знала Караваджо еще до войны. Он был вором и верил в «перемещение вещей». Знаете, среди воров бывают коллекционеры, как среди исследователей (которых вы презираете), и среди мужчин, коллекционирующих любовные победы, и среди женщин. Но Караваджо не такой. Он был слишком любознательным и щедрым, чтобы преуспеть в своей профессии. Половина вещей, которые он крал, не доходила до дома. Так вот, он думает, что вы не англичанин.

Она наблюдает, как спокойно он слушает то, что она говорит; кажется, будто не реагирует. Опять где-то путешествует. Так же, как Дюк Эллингтон[73] погружен в свои мысли, когда играет «Одиночество».

Она замолчала.

Он дошел до мелкого колодца под названием Айн-Дуа. Сняв с себя одежду, намочил ее в колодце, потом сам окунулся туда с головой. Четверо суток путешествия по пустыне измучили вконец. Развесив одежду на скалах, он полез дальше, по валунам, оставляя за спиной пустыню, которая тогда, в 1942 году, была ареной сражений; затем обнаженным вошел в темноту пещеры.

Увидел знакомые наскальные рисунки, которые нашел несколько лет назад. Жирафы. Домашние животные. Мужчина в нарядном головном уборе с поднятыми руками. Несколько фигур, по позам которых можно безошибочно определить пловцов. Берманн был прав, когда утверждал, что на этом месте плескалось древнее озеро.

Прошел дальше в холодную темноту, в Пещеру Пловцов, где оставил ее. Она все еще была там. Отползла в угол, плотно закутавшись в парашютный шелк. Он обещал вернуться. Он тоже предпочел бы умереть в пещере, в уединении, в окружении пловцов, застывших в наскальных рисунках. Берманн как-то говорил, что в азиатских садах можно смотреть на скалу, и будет казаться, что это вода, а если смотришь на неподвижную поверхность озера, то она покажется твердой, словно скала. Кэтрин выросла среди садов, дыша их влажными тенями; для нее были привычными понятия «решетка, увитая зеленью» или «корабельная роща». Страсть к пустыне была временной. Она полюбила ее неприступность из-за него, ибо хотела понять, почему ему так хорошо в уединении среди раскаленных песков. Она всегда любила дождь, ванну в клубах пара, влагу, медленно обволакивающую; нравилось наполовину высунуться из окна в ту ночь в Каире, пропитаться дождем, а потом, не вытираясь, одеться, чтобы все еще чувствовать на себе влагу. Точно так же она любила семейные традиции, учтивые церемонии и классические стихи. Была ненавистна мысль умереть здесь, незаметно. Нить, которая связывала ее с предками, была осязаема, в то время как он стер из памяти и свой путь к настоящему. Мужчина удивлялся, как она могла полюбить его, несмотря на отрицательные качества и полную безымянность.

Она лежала на спине – в позе, типичной для захоронений в Средние века.

Я подошел к ней, обнаженный – как тогда, в нашей комнате в Южном Каире; хотел раздеть ее, хотел любить ее.

Что ужасного в том, что я делал? Разве ты не прощаешь все тем, кого любишь? Прощаешь эгоизм, желание, обман до тех пор, пока ты – причина, мотив, цель… Можешь заниматься любовью с женщиной, у которой сломана рука или у которой лихорадка. Она высасывала кровь из моей раны на руке, а я делал то же, когда у нее была менструация. Есть слова в европейских языках, которые не так-то просто перевести без потерь, например – фелхомалия. Оно похоже на могильный сумрак, потому что означает близость между мертвыми и живыми[74].

Я взял ее на руки, нарушив ее сон и тонкий саван из парашютного шелка.

Вынес на солнце. Оделся. Одежда высохла и стала ломкой от жары.

Снова взял ее на руки, сделал сиденье из рук. Когда мы вышли на песок, повернул так, что она смотрела назад, через мое плечо. Женщина была очень легкой. Я помню, как носил ее на руках по комнате, а она оплеталась вокруг меня и была похожа на веер, принявший человеческое обличье: руки в стороны, пальцы раскрыты, как у морской звезды.

Так мы шли к северо-восточной долине, где был спрятан самолет. Я знал дорогу без карты. На спине громоздилась канистра с горючим, которую я взял с собой и нес весь путь от опрокинувшегося грузовика. Потому что три года назад без горючего мы оказались бессильны…

– А что случилось три года назад?

– Она была ранена. В 1939 году. Ее муж погиб при крушении самолета, когда планировал совершить самоубийство, прихватив с собой на тот свет и нас обоих. В то время мы уже не были любовниками. Думаю, слухи о нашей связи каким-то образом дошли до него.

– Она была тяжело ранена, и вы не могли взять ее с собой?

– Да. Единственной возможностью спасения было оставить ее там и пойти за помощью.