Английский пациент

В пещере, после месяцев разлуки, одиночества и гнева, они опять были вместе, опять разговаривали на языке любви, отметая границы, которые сами воздвигли, повинуясь законам общества, в которые не верили.

Тогда в ботаническом саду она ударилась виском о столбик ворот в порыве решительности и ярости. Была слишком горда, чтобы стать тайной любовницей. В ее мире не предусматривалось места для лжи. Он повернулся и покачал пальцем:

– Я еще не скучаю по тебе.

– Будешь.

За время разлуки он ожесточился и стал независимым. Избегал ее общества. Не выносил ее спокойного вида. Звонил, разговаривал по телефону с ее мужем и слышал в трубке ее отдаленный смех. В ней было то особое очарование, которое привлекало многих. За это тоже он ее любил. Но теперь уже ничему не доверял.

Заподозрил, что появился другой любовник. Каждый ее жест казался обещанием. Однажды в холле она схватила Раунделла за лацканы пиджака и потрясла его, смеясь, а тот пробормотал что-то в ответ. Он следил в течение двух дней, чтобы убедиться, что между ними ничего нет. Больше не верил в ее последние ласки и нежности. Допускал только два варианта: или она с ним, или нет. Она была не с ним. Если передавала бокал, он не принимал его. Если за обедом показывала на вазу, в которой плавала лилия из Нила, демонстративно отворачивался. У нее появились новые хорошие друзья, в круг которых не входили ни ее муж, ни он. И он мог это объяснить: если женщина расстается с любовником, она почти никогда не бывает снова близка с мужем.

Он купил тонкую папиросную бумагу и вклеил несколько страниц в «Истории» – туда, где были описания войн, которые совсем не интересовали. Записал все аргументы, которые она могла иметь против него, пытаясь быть объективным, посмотреть со стороны, увидеть себя ее глазами.

В конце августа, как раз перед войной, отправился в последний раз на плато Гильф-эль-Кебир, чтобы свернуть базовый лагерь. Ее муж должен был забрать его. Мужчина, которого любили оба – до того, как полюбили друг друга.

Клифтон прилетел в Увейнат вовремя, точно в назначенный день. Шум самолета нарушил покой затерянного оазиса. Он летел так низко, что воздушной волной срывало листья с акаций. «Мотылек» скользил над впадинами и выемками местности, а он стоял на вершине огромного камня, обозначенного синим брезентом. Затем самолет устремился к земле и упал, врезавшись носом в песок метрах в пятидесяти от камня. Из-под шасси выбивалась голубая полоска дыма. Огня не было.

Видно, ее муж обезумел. Решил покончить сразу со всем треугольником. Убить себя. Убить ее. Убить его – либо подмяв (если удастся) обломками самолета, либо оставив навсегда в пустыне.

Но она не умерла. Он вытащил ее из самолета, из его мертвой хватки, из последних объятий законного супруга.

– Почему ты так ненавидел меня? – шепчет она в Пещере Пловцов, превозмогая боль от ранений. У нее сломано запястье, раздроблены ребра. – Ты вел себя безобразно. Как раз тогда Джеффри и начал подозревать тебя. До сих пор ненавижу это в тебе – уходить от реальной жизни в пустыню или бары.

– Ты же оставила меня в парке Гроппи.

– Потому что ты не хотел меня.

– Потому что ты сказала, что это убьет твоего мужа. Так и случилось.

– Сначала ты убил меня, убил во мне все. Поцелуй меня, пожалуйста. Хватит защищаться. Поцелуй меня и назови по имени.

Их тела встретились, вместе с их запахами, в безумном желании забраться под тонкую оболочку плоти языком или зубами – как будто можно было ухватиться за характер и выдернуть его из души партнера раз и навсегда.

Сейчас ее руки не посыпаны тальком, а бедра не смочены розовой водой.

– Ты думаешь, ты борец с предрассудками, но это не так. Просто отступаешь от того, чего не можешь иметь, или находишь замену. Если что-то не удается, отворачиваешься и переключаешься на другое занятие. Ты неисправим. Сколько женщин у тебя было? Я ушла, ибо поняла, что не смогу тебя изменить. Иногда ты стоял в комнате – такой тихий, спокойный – и молчал, как будто самым большим предательством по отношению к себе было приоткрыть еще один лучик, еще один уголочек характера.

Мы разговаривали в Пещере Пловцов. Были на расстоянии всего двух градусов широты от Куфры, которая могла дать безопасность.

Он замолкает и протягивает руку. Караваджо кладет в темную ладонь таблетку морфия, и она исчезает во рту пациента.

Я пересек пересохшее озеро и пошел к оазису Куфра, сгорая днем от жары, а ночью замерзая от холода. Геродота оставил с ней, в пещере. А через три года, в сорок втором, нес ее тело на руках, словно доспехи рыцаря, к спрятанному самолету.

В пустыне средства к выживанию сокрыты под землей – пещеры троглодитов, вода, которая прячется в растении, оружие, самолет. На долготе 25, широте 23 я начал копать, разгребая брезент, и постепенно из песка появился самолет Мэдокса. Это происходило ночью, но даже в холоде я покрывался потом. Взял керосиновый фонарь, поднес к ней и присел рядом. Двое любовников в пустыне – под звездным или лунным светом, уже не помню. Где-то далеко была война.