Английское право

Особенно необходимо ознакомление с этими исследованиями для того, чтобы правильно понять действительное значение «процессуальных гарантий» в английском судопроизводстве.

«Подобно тому, как конституционные гарантии нужны рабочему классу в качестве „легальных возможностей организовать свои силы для борьбы против эксплуататоров“ (Димитров), так судебные гарантии нужны представителям того же рабочего класса потому, что они дают им, хотя и ограниченную, возможность защиты против обвинений, возводимых теми, кто в ожесточенной борьбе с рабочим классом отстаивает позиции и привилегии» (проф. Н. Н. Полянский, назв. соч., стр. 4).

Но надо помнить, что эти процессуальные гарантии исходят из мировоззрения, основная особенность которого «господство формального начала, нашедшего свое выражение в „боевом кличе буржуазии“ – в формальном равенстве перед законом, прикрывающем экономическое и социальное неравенство капиталистического общества» (академик А. Я. Вышинский, назв. соч. стр. 103).

А. Я. Вышинский отмечает крайний формализм английской системы судебных доказательств, открывающий, как сказал Энгельс, «исключительно богатое поле крючкотворным уловкам-адвокатов»[4].

* * *

Более критически настроен проф. Дженкс в своем освещении действующего английского гражданского права. Нарисованный им дремучий лес феодальных пережитков в разделе о праве собственности, повидимому, не привлекает автора. Дженкс объявляет себя сторонником буржуазной системы собственности (стр. 248) и положения этого права для него – категорический императив.

Действительно, в области гражданского права сохранились еще пережитки далекого прошлого, но они касаются преимущественно внешней формы выражения английского гражданского права: «…английское право, – говорит Энгельс, – продолжает выражать экономические отношения капиталистического общества на варвароки-феодальном наречии, которое столько же соответствует выражаемому им предмету, сколько английская орфография английскому произношению: vous ecrivez Londres et vous prononcez Constantinople [вы пишете Лондон, а произносите Константинополь], – сказал один француз»][5].

Ни на какой из нынешних языков, в том числе и на современный разговорный английский язык нельзя перевести такие термины нормано-фравцузского диалекта, как «chose in action», «estate in tail», «corporeal hereditament» и многие другие.

Дословный перевод не отражает действительного содержания понятий. Эти феодальные пережитки имеют не только терминологическое значение.

Крайняя тяжеловесность английского юридического языка, невыдержанность и неточность терминологии, отмечаемая и проф. Дженксом, приводят к тому, что действующее английское право весьма алогично; его невозможно свести к некоторым общим положениям. В этом отношении оно далеко не достигает того уровня юридической техники, к которому пришли на континенте (в особенности в Кодексе Наполеона). Поэтому неубедительными являются те высокие оценки, которые проф. Дженкс дает британскому договорному праву. В особенности, казалось бы, не заслуживает такой оценки доктрина consideration, которая препятствует простому и ясному регулированию ряда правоотношений (по страхованию, безотзывному аккредитиву и пр.).

Отмечая приверженность британского суда к традициям прошлого, надо иметь в виду, что пресловутый британский консерватизм не обеспечивает устойчивости и определенности права. Консерватизм этот вовсе не препятствовал английскому суду отступать от стародавних принципов в тех случаях, когда такие отступления вызывались интересами британского монополистического финансового капитала – момент, на котором проф. Дженкс в своем сочинении, конечно, не останавливается и об этом здесь необходимо сказать несколько слов.

Изучение судебной практики в период между двумя мировыми войнами дает особенно богатый материал в этом вопросе.

Промышленный кризис, начавшийся в странах капитализма с 1929 г., имел ту особенность, что он, как указал товарищ Сталин, – «…не ограничился сферой производства и торговли и захватил также кредитную систему, валюту, сферу долговых обязательств и т. д…»[6].

В частности он привел к введению в странах капитализма самых жестких валютных ограничений, поставивших перед буржуазными судами вопросы невозможности исполнения денежных обязательств.

В связи со стремлением игнорировать правовые последствия иностранных валютных ограничений происходит кризис доктрины «frustration» (невозможности исполнения обязательств), суды просто не применяют эту основанную на прецедентах доктрину в тех случаях, когда она могла бы привести к освобождению от ответственности иностранных должников, ссылающихся на препятствия к платежу, возникшие из иностранных валютных ограничений.

Примеры такого рода можно было бы умножить. Они показывают, что нарушение собственных норм характерно для буржуазной юстиции в условиях общего кризиса капитализма, когда правящие круги, спасая свои интересы, готовы «рвать свою собственную законность»[7].

* * *