Вечером 26-го собрались в комнате для совещаний в здании нашей военной миссии в Ондживе, чтобы наметить план действий. Решили, что будем пробиваться из кольца отдельной группой автономно от 11-й бригады. Женщин эвакуировать не успели, хотя ангольские «партийцы», которые собирались оставаться в оккупированной зоне для создания подполья, такой вариант предлагали… Закопали все личные вещи и имущество миссии включая кинопроектор «Украина» и подборку «Новостей дня» неподалеку. Для долгожителей миссии это было трагедией — все заработанное за годы службы в Анголе и конвертированное в «совиспановские» товары тоже пришлось закопать. Как чувствовали, — все досталось мародерам из вошедших в Ондживу юаровских подразделений и «квачам» — так в народе именовали сторонников УНИТА.
К полудню 27 августа, пять часов спустя после начала массированного артобстрела позиций 11-й пехотной бригады и беспрерывных атак с воздуха, стало ясно, что бойцы ФАПЛА не выдержат натиска напиравших со всех сторон юаровцев… Оставив основную массу техники и вооружений, бригада обратилась в бегство. В этой ситуации старший дал команду «по машинам».
Прапорщик Пестрецов в первый же день боев был ранен в ногу. Осколок ходить не мешал, но в ботинке постоянно хлюпала кровь. Когда поступила команда на прорыв, он своими руками сжег все машины автобата, кроме нескольких «УАЗов», на которых и решили вырываться из кольца. Советские советники разделились на две группы. В первую попал советник командира бригады и его переводчик Леонид Красов. Они вместе с ангольским комбригом Афонсу Марией, офицерами штаба бригады планировали собрать разбежавшихся солдат, сформировать из них колонну и вывести ее из кольца. Им с боями удалось вырваться из окружения. После возвращения из ада Ондживы Леня стал заметной личностью среди переводчиков советской военной миссии, получив прозвище «Недострелянный».
Пестрецов же попал в основную группу, которая на трех «УАЗах» двинулась на прорыв самостоятельно. Маленькой колонне, двигавшейся по саванне, не повезло. Ее обнаружил юаровский вертолет и стал методично, одну за другой поджигать машины. Людям удалось спастись, но дальше пришлось двигаться пешком. Но ушли недалеко. Нарвались на юаровских солдат. В завязавшемся бою Пестрецов был контужен… Дальше хотелось бы передать рассказ Николая Федоровича без ремарок.
«Очнулся под вечер, понял, что остался один. Рядом четыре мертвых соотечественника. Подполковник Евгений Киреев с женой Людмилой, еще замполит, только что из Союза, даже познакомиться толком не успели, и Ядвига, моя жена. Остальные, видимо, сумели уйти из-под огня.
Дождавшись ночи, пошел вдоль дороги. Понимал, чтобы выжить, нужны оружие и машина. Назойливо мучила мысль: нельзя оставлять на чужой земле родные косточки. Прошел, хоть и с осколком в ноге несколько километров. Вдруг смотрю вроде хибары какие-то. Осторожно подошел поближе, вижу, наша боевая техника стоит. Видимо юаровские трофейщики устроили здесь свой склад. Привычно юркнул в открытый люк БРДМ. Двигатель завелся с полуоборота. Не обращая внимания на выстрелы, рванул обратно.
Тела жены и убитых товарищей успели распухнуть на жаре. Перед тем, как погрузить их в боевую машину, отгоняя тошноту, обыскал убитых, закопал на всякий случай все документы. Сглотнул слезы. Кто-то, может юаровцы, может просто мародеры, уже успел похозяйничать над трупами: у женщин были вырваны из ушей серьги, отрублены пальцы с обручальными кольцами.
Погнал БРДМ на максимальной скорости, остановившись в пути только один раз. Широко раскинув руки, посреди саванны лежали семь посеченных с воздуха ангольских солдат. Подобрал у убитого АКМ. Поехал дальше. Утром кончилось горючее. Пришлось перенести мертвых в неглубокий овражек. Завернул тела в плащ-палатки, которые обнаружил в машине. Закидал охапками травы, примечая место. Так простоял, не помню, сколько времени, не выпуская из рук автомата. Вдруг услышал шорох позади себя. Молнией мелькнула мысль: поздно. Падая, дал очередь и… провалился в черную пустоту беспамятства».
Все это Николай Федорович поведал десять лет спустя, вернувшись в Союз. Его рассказ стал достоянием общественности лишь во времена перестройки и гласности. После возвращения из плена ему было приказано строжайше молчать. Более того, информацию о гибели советников и их жен и пленении советского военнослужащего тщательно скрывали и от коллектива советников и специалистов.
Неизвестность порождала разнообразные слухи: кто-то говорил о десятках убитых. Кто-то утверждал, что наши ребята, оказавшись в окружении, отстреливались до последнего патрона, а оставшиеся в живых покончили с собой. Последнее утверждение, как это не печально, имело под собой реальные основания. Ангольские военнослужащие, участники боев под Ондживой, рассказали позже советнику Национального политкомиссара ФАПЛА полковнику Петру Хрупилину, что видели, как советский советник начальника артиллерии бригады из пистолета застрелил свою жену, а потом покончил с собой, чтобы не попасть в плен.