Ангола – СССР: дружба и забвение

Сильна она и в наше время, когда, кажется, можно было бы расслабиться и не оборачиваться так часто назад. Но подобного не происходит в связи с тем, что с умерщвлением СССР не удалось уничтожить память о его существовании. Трудно убедить людей даже в условиях оставшегося однополярного мира, что государство, в котором они жили, было антисоциальным. Особенно нелегко это сделать при нищете многих семей, существующей в современных постсоветских республиках. Простые люди воспринимают жизнь «на ощупь», а не по идеологическим клише с известными нам «измами».

В настоящее время, если быть кристально честным, как никогда раньше заметны негативные последствия исчезновения мощного государства для народов, когда-то его населявших. Их влияние и положение в мире в составе СССР было несравнимо более значимым, чем сейчас. Когда Россию, самую большую республику из прежнего Союза, обозвали «региональной» страной, имели в виду именно тот уровень экономической мощи, который у нее есть в настоящее время и который не позволяет ей больше претендовать на роль главного игрока в формировании международной политики, что имело место раньше.

Нельзя сегодня не замечать и того, что современный мир находится в полушаге от начала ядерной войны и экономика всех бывших советских республик, несмотря на почти тридцать лет свободных рыночных отношений, пребывает в нехорошем состоянии. Не верится, что совсем недавно, каких-то неполных тридцать лет назад, нынешние бедные независимые государства, будучи в составе СССР, пугали развитые капиталистические страны темпами роста именно своих экономик. По экономической мощи СССР уступал только США.

Исчезновение СССР запомнилось миру как событие эпохального исторического значения, положившее конец распространению коммунистической идеологии на планете, а для нас, граждан той страны, это было крахом государственности, почти полной потерей позиций экономики и достижений общей истории.

Россия, укреплявшая свою мощь на протяжении столетий и впервые ставшая одной из двух ведущих мировых империй, развалилась на части, совершив политический суицид. Такого в мире не было еще никогда!

Особенно странным это государственно-политическое самоубийство выглядело на фоне глобализации, происходившей повсеместно, когда каждая страна стремилась войти в какой-нибудь блок, выгодный для себя: экономический, политический или военный.

Трагедия, произошедшая с Советским Союзом, отрицательно отразилась на будущем всех его пятнадцати республик, отбросив их в далекое прошлое, из которого каждой пришлось выбираться уже самостоятельно.

Удивительно, но обновленный московский аэропорт, который сейчас намного красивее, просторнее, комфортнее для авиапассажиров, чем несколько лет назад, не представляется мне таким близким и родным, как его старое здание со слаборазвитым сервисом. Может быть, потому, что тот, прошлый, аэропорт был последней запомнившейся мне картинкой из прежней жизни. Тогда я мечтал о карьере военного, которая так и не состоялась. Моя память очень бережно хранит все, что происходило в тот день почти тридцатилетней давности.

Тогда в Москву из загранкомандировок прибывали оставшиеся советские военные. Это возвращение было каким-то хаотичным, организованным совсем не по-военному. Известный бардак в период правления страной М. С. Горбачева дошел и до армии – самой серьезной, дисциплинированной структуры государства. Последняя зашаталась, забилась в конвульсиях, как и другие министерства, от абсурдных и непродуманных решений верховной власти. Никогда мне не забыть, как встречавший нас в аэропорту полковник из 10-го Управления ГШ ВС СССР развел руки в стороны, когда мы спросили его, что же все-таки происходит в стране. «Никто не знает, – ответил он и растерянно добавил: – Горбачев принимает решения относительно армии без детального согласования с военным ведомством. В результате Министерство обороны с трудом успевает реагировать на его указания. Офицеров, согласно требованиям Горбачева, возвращают в страну из загранкомандировок, но у кадровиков нет заранее подготовленных планов по их дальнейшему распределению в другие воинские части».

В глазах встречавшего нас полковника, как и в тоне его голоса, чувствовалась усталость, которая внешне выражалась полным равнодушием к тому, о чем он говорил. Глядя на этого старшего офицера, можно было предположить, что эмоции давно его покинули. Наверное, ему приходилось каждой группе прибывающих военных отвечать на вопрос, ответа на который он не знал, но, будучи в курсе внутриштабных разговоров, предвидел серьезные проблемы в армии.

Вскоре после возвращения из-за границы я прочитал очень сердитую статью нашего военного переводчика, проходившего раньше службу в Анголе, о том, что военное министерство держит офицеров как бы на привязи, «за штатом». Трудоустроить не может, но из армии не исключает. Впервые за годы существования СССР – а может быть, всей российской истории – профессия военного начала утрачивать популярность в обществе.