Ангулем

Итак, если не считать времени, когда они могли бездельничать порознь, все эти пред­полагаемые возможности – книги, марионетки, спортивные развлечения, искусство, полити­ка и религия – входили в ту же категорию бесполезных занятий, что и выказывание знаков внимания или уик-энд в какой-нибудь Калькутте. Такое название еще можно было найти на старых картах Индии. Значимость их жизни от этого не становилась выше, а лето катилось так же, как повелось с незапамятных времен. Они то сидят нахохлившись и хандрят, то сло­няются без всякого дела, то надоедают друг другу, изливая душу. Их действия непоследова­тельны, лишены даже робкой фантазии; они ведут долгие бессмысленные споры о каких-то второстепенных вещах – о привычках диких зверей джунглей, или о том, как делаются кир­пичи, или затевают разговоры о второй мировой войне.

Однажды они сосчитали все имена на монолитных глыбах, установленных в память о павших солдатах, моряках и летчиках. Суммарная цифра получилась четыре тысячи восемьсот.

– Ого, – сказал Танкрид.

– Не может быть, что это все, – настаивала Мэри Джейн, хотя и остальные думали точ­но так же. Даже «ого» Танкрида прозвучало иронически.

– Почему бы и нет? – продолжал тем не менее Танкрид, который просто не умел не возражать. – Они здесь абсолютно из всех штатов и из всех родов войск. Это наверняка все, иначе возмущались бы родственники тех, кого здесь нет.

– Но так немного? Если так мало убитых, то в этой войне было не больше одной битвы.

– Может быть… – начала тихо Снайлз, но Танкрид редко кого-нибудь слушал.

– Тогда войны были совсем другие, – изрек он с апломбом комментатора самых важ­ных новостей. – В те времена в собственных автомобилях погибало больше, чем на войне. Это неопровержимый факт.

– Четыре тысячи и восемь сотен?

Силеста отмахнулась не только от того, что сказала Снайлз, но и от того, что собира­лась сказать.

– Мэри Джейн права, Танкрид. Это просто смехотворное число. Ведь за ту же самую войну германцы отравили газом семь миллионов евреев.

– Шесть миллионов евреев, – поправил Маленький Мистер Поцелуйкины Губки, – но это дела не меняет. Может быть, те, что здесь, убиты в каком-то одном бою.

– Тогда об этом было бы сказано. – Танкрид не хотел сдаваться и в конце концов даже заставил всех по крайней мере признать, что четыре тысячи восемьсот – достаточно впечат­ляющие цифры, особенно если без ошибок прочитать каждое имя.

Еще одна изумительная статистическая достопримечательность парка: за тридцатипя­тилетний период в Замке Клинтона было возбуждено семь миллионов семьсот тысяч процес­сов против иммигрантов, прибывших в Соединенные Штаты.

Маленький Мистер Поцелуйкины Губки немало потрудился над расчетами. Значит, по­требуется двенадцать тысяч восемьсот каменных плит того же размера, что запечатлели имена погибших солдат, моряков и летчиков, чтобы выбить в камне имена всех этих имми­грантов с указанием страны, из которой они выехали; для установки плит потребовалась бы площадь в тринадцать квадратных километров или часть Манхеттена отсюда до 26-й улицы. Но стоило ли это изыскание его трудов? Хоть чуть-чуть изменился от этого порядок вещей?

Алена Ивановна:

Архипелаг беспорядочно разбросанных островков бурой растительности на загорелом море лысого черепа. Волосяной покров материков выглядит обнажениями мраморных пород, особенно борода – седая, закрученная в жесткие колечки. Зубы стандартного МОДИКУМ-фасона; одежда настолько чистая, насколько может быть чистой любая ветхая ткань. Ника­кого особого запаха. И все же…

Принимай он ванну хоть каждое утро, все равно, глядя на него, не расстаться с мыслью, что его внешний вид отвратителен, как отвратителен старый дощатый пол, который пора окатить водой после выскабливания железистым песчаником. Грязь прикипела к его морщи­нистой плоти и не знающей утюга одежде, – без хирургического вмешательства или прижи­гания ее невозможно отделить ни от плоти, ни от одежды.

Его привычки методично размеренны, как платочек в горошек. Живет он в Челси, в до­ме для престарелых. Это им удалось выяснить во время ливня, который заставил его поехать домой в подземке, а не идти, как обычно, пешком. В теплые ночи он мог устроиться на ноч­лег и в парке, угнездившись в одном из оконных углублений Замка. Ленч он покупал на Вос­точной в специализированном магазине «Думас Филз»; сыры, импортные фрукты, копченая рыба, сливки в бутылках, корм для собак. Не будь этого магазина, ему пришлось бы голо­дать, хотя дом престарелых должен был обеспечивать его такой прозаической необходимо­стью, как завтрак. Тем не менее для попрошайки это довольно странный способ расставаться с четвертаками, если он не перебрал наркотиков.

Его профессиональный натиск – настоящая, из ряда вон выходящая агрессия. Его рука, например, неожиданно оказывается возле самого твоего лица и…

– Как насчет этого, Джек?

Или, словно по секрету:

– Мне нужно шестьдесят центов, чтобы добраться до дому.

Поразительно, как часто он добивается своего. Но на самом деле тут нет ничего пора­зительного. Это дар божий.