Аня и Маня

А ещё в детсаду жила черепаха. Она была не детсадовская, а собственная одного мальчика — Женечки Яхонтова.

Женечка был толстый и добрый, сильно картавил и очень любил животных: ящериц, змей, лягушек и даже всех насекомых.

А черепаху он любил больше всех, кормил ее салатом, а остальное время носил на руках, прижимая её к животу. И от этого живот у него всегда был грязный. Нянечка пятой группы сердилась: наденешь на него утром чистую майку, а к обеду она уже чёрная. Измазался об черепаху.

А ещё Женечка любил напихать себе полную майку лягушек. Сидит за столом, а у него под майкой лягушки барахтаются. Девчонки пугаются, визжат, а Аня с Маней сидят спокойно. Аня никого из животных не боится. Маня некоторых боится (например, мышей), но лягушек как раз нет — у нее у самой на шкафчике лягушонок.

А Женечка любит ещё муравьев. Однажды в свое ведёрко положил лопатой добрый ломоть муравьиной кучи и в спальню принес. Муравьи расползлись кто куда — по полу, по кроваткам, по ночным столикам. Целых два дня они по спальне путешествовали. Девчонки, конечно, визжали, а мальчики — нет. Через два дня муравьи куда-то пропали, рассосались, как объяснил Женечка Яхонтов.

Зинаида Петровна, когда узнала про муравьёв, была недовольна. Она долго рассказывала ребятам, как устроена муравьиная куча, какие там ходы и переходы, как муравьи ухаживают за своими личинками, кормят их и чистят, как носят тяжести (а для них и сосновая иголка — бревно), как приручают и доят тлей.

— Там у них своя жизнь, — сказала Зинаида Петровна, — и вдруг приходит такой великан с лопатой и все разоряет.

Дети с упреком посмотрели на Женечку Яхонтова, а он сразу же обещал больше муравьиных куч не трогать и в спальню не приносить.

3. Ночь первая

Однажды вечером Маня говорит Ане:

— Знаешь, что я придумала? Давай не будем с тобой спать целую ночь.

Ане эта мысль понравилась. Она отвечает:

— Давай! Будем целую ночь по дому бродить. И по территории.

— В пижамах? — спрашивает Маня.

— Зачем в пижамах? В платьях.

— Платья наши в стирку взяли, — говорит Маня.

И всегда-то она всё замечает! У Ани хоть голову в стирку унеси — не заметит.

— Ладно, похожим и в пижамах, — говорит Аня.

Сговорились. А другим никому ничего не сказали.

Поужинали ребята творожной запеканкой с изюмом, пожаловались друг другу, что творога не любят. Вымыли ноги, почистили зубы и улеглись.

Тихо в спальне. Все заснули, только Аня с Маней не спят.

— Ещё не пора? — шёпотом спрашивает Аня.

— Нет ещё, ночная нянечка бродит, — тоже шёпотом отвечает Маня.

— И когда только они успокоятся? — ворчит Аня. — Нам-то не позволяют, а сами шумят.

Лежат девочки, не спят, еле удерживаются, чтобы глаза не закрыть. Закроешь — сразу заснёшь. Ресницы так и слипаются, словно клеем их намазали.

А в окно светит месяц. И от месяца голубой свет по всей спальне. В голубом свете тени от деревьев похаживают, взад и вперед покачиваются, будто живые.

И совсем другой стала знакомая комната, и окна другие, и стены, и потолок. Все это колышется, серебрится, и кажется, будто по комнате кто-то ходит, занавеску качает, тихонечко полом поскрипывает. Не то человек, не то зверь. Походка у него мягкая, как будто он в бархатных тапочках.

Лежат девочки под одеялами, чуточку страшно им и все-таки весело.

А стенные часы щелкают маятником, да громко так, не по-дневному, а по-ночному. Днем они говорят просто, как все часы, тик-так, тик-так. Никто на них и внимания не обращает.

А ночью целый стих сочинили.

Ну-ка, ну-ка,
Вот так штука,
Я пойду-ка,
Дай мне руку!

— Ладно, — сказала Маня. — Идти так идти. Дай мне руку.

Аня подала Мане руку, они вылезли из-под одеял и потихоньку встали на пол. Женечка зашевелился — они так и замерли! Но он не проснулся. И никто не проснулся. Осторожно, чтобы не скрипнуть, не топнуть, девочки вышли из спальни в соседнюю комнату — игровую.

Домик был весь в голубом лунном свете, и всё вокруг шевелилось, переливалось, как перламутровое.

И вдруг девочки увидели, что в углу игровой стоит какой-то человек. Не очень большого роста, чуть повыше Ани, весь тёмный и какой-то негладкий, мохнатый, что ли?

— Ой, боюсь! — пискнула Маня.

— Не имеешь права! — ответила Аня. — Ты мышей боишься, а это не мышь.

— А ты разве не боишься? — спросила Маня.

— Ничуточки! — ответила Аня и соврала: душа у неё тоже ушла в пятки. Когда кто-нибудь пугается, говорят, у него душа уходит в пятки.

— А что, если с ним заговорить? — тихо спросила Маня. — Все-таки человек, не лошадь.

— Заговори.

— На «ты» или на «вы»?

— Конечно, на «вы»! С незнакомыми всегда на «вы»!

— Скажите… Нет, я боюсь.

Человек хрюкнул.

— Ой-ой-ой! — закричала Маня тоненьким Аниным голосом. — Я его боюсь. Он хрюкает!

Аня молчала, но ей тоже было страшно. Если это человек, то зачем он хрюкает?

— Знаете что, — сказала ему Маня дрожащим голосом, — если вы человек, то не хрюкайте, а если свинья, встаньте, пожалуйста, на все четыре ноги.

Человек застонал и сказал человеческим голосом:

— Зубы болят.