Аня из Зеленых Мезонинов

Аня быстро направилась через переднюю в гостиную, однако не вернулась оттуда. Прождав минут десять, Марилла отложила вязанье и, поджав губы, отправилась за ней. Она обнаружила Аню неподвижно стоящей перед картиной, которая висела на стене между двумя окнами. Девочка сцепила руки за спиной, лицо ее было поднято вверх, в глазах светилась мечта. Белый и зеленоватый свет, пробиравшийся в комнату через ветки яблонь и плюща, обливал погруженную в созерцание маленькую фигурку неземным сиянием.

— Аня, о чем ты думаешь? — спросила Марилла резко.

Аня, вздрогнув, вернулась на землю.

— Об этом, — сказала она, указывая на картину — довольно яркую репродукцию под названием "Христос, благословляющий детей", — и я как раз воображала, что я одна из них, что я — вон та девочка в голубом платье, которая стоит в уголке, словно она никому не принадлежит, совсем как я. Она кажется такой одинокой и печальной, правда? Я думаю, у нее нет ни отца ни матери. Но ей тоже хотелось получить благословение, и поэтому она робко пробралась в уголок, надеясь, что никто ее не заметит, никто, кроме Него. Я уверена, я знаю, что она при этом чувствовала. У нее сильно билось сердце и руки похолодели, как у меня, когда я спросила вас, оставите ли вы меня здесь. Она боялась, что Он может не заметить ее. Но Он, наверное, заметил, как вы думаете? Я пыталась все это вообразить — как она пробиралась все ближе и ближе, пока не оказалась совсем близко к Нему. И тогда Он взглянул на нее и положил руку ей на голову, и ах какой радостный трепет охватил ее! Но я хотела бы, чтобы художник не изображал Его таким грустным. У Него такое лицо на всех картинах, вы замечали? Но мне не верится, что Он в самом деле выглядел таким грустным, а то дети боялись бы Его.

— Аня, — сказала Марилла, удивляясь, почему она уже давно не прервала речь девочки, — нельзя говорить такие вещи. Это непочтение… явное непочтение..

Глаза Ани выразили изумление.

— Но я чувствую такое благоговение! Я совершенно не хотела быть непочтительной.

— Да, я верю тебе… но нельзя говорить так бесцеремонно об этих вещах. И еще одно, на что ты должна обратить внимание, Аня. Когда я тебя за чем-нибудь посылаю, возвращайся сразу, а не мечтай и не фантазируй перед картинами. Помни об этом! Возьми эту открытку и пойдем в кухню. Теперь сядь в углу и выучи эту молитву наизусть.

Аня прислонила открытку к кувшину, в котором стояли цветущие яблоневые ветки. Она принесла их перед обедом, чтобы украсить стол, — Марилла косо посмотрела на это украшение, но ничего не сказала. Девочка оперла подбородок на руки и несколько минут молча и внимательно смотрела на напечатанную молитву.

— Мне это нравится, — объявила она наконец. — Очень красиво. Я слышала эту молитву прежде: однажды ее читал ректор воскресной школы в приюте. Но тогда мне не понравилось. У него был такой скрипучий голос, и молился он так мрачно. И я ясно чувствовала, что для него молитва была неприятной обязанностью… Это не поэзия, но на меня она производит такое же впечатление, как поэзия. "Да святится имя Твое". Это совсем как мелодия. Ах, я так рада, что вы велели мне это выучить, мисс… Марилла.

— Хорошо, учи и молчи, — сказала Марилла коротко.

Аня наклонила кувшин с цветами, чтобы нежно поцеловать розовый бутон, и затем несколько минут прилежно учила.

— Марилла, — спросила она снова, — как вы думаете, я найду задушевную подругу в Авонлее?

— Что? Какую подругу?

— Задушевную… близкую подругу, понимаете… по-настоящему родственную душу, которой я могла бы поверять самое сокровенное. Я всю жизнь мечтаю встретить ее. Я никогда не думала, что встречу, но столько моих самых чудесных мечтаний вдруг сбылось — все сразу, что, может быть, и это сбудется тоже. Как вы думаете, это возможно?

— Диана Барри живет в Садовом Склоне, она примерно твоего возраста. Она очень милая девочка, и, наверное, вы с ней сможете играть, когда она вернется домой. Она сейчас гостит у своей тети в Кармоди. Но тебе придется обратить внимание на свое поведение. Миссис Барри — очень требовательная женщина, и она не позволит Диане играть с девочкой, которая плохо воспитана.

Аня взглянула на Мариллу через ветки яблони полными любопытства глазами:

— А какая она, Диана? У нее не рыжие волосы, нет? О, надеюсь, что нет. Достаточно уже того, что у меня рыжие. Я не смогла бы перенести этого еще и у задушевной подруги.

— Диана очень красивая девочка. У нее черные глаза и волосы и розовые щечки. И она послушная и сообразительная, а это лучше, чем быть красивой.

Марилла так же любила мораль, как Герцогиня в Стране Чудес,[1] и была твердо убеждена, что ее следует добавлять к каждому замечанию, обращенному к ребенку, которого воспитывают.

Но Аня легко обошла мораль и ухватилась только за восхитительные возможности, которые эту мораль предваряли.