Ту женщину звали
У хетов не было забот с жильем и питанием. Кладовые по-прежнему полнились едой. Женщины плодоносили каждый год, а мужчины были заняты тем, что заполняли библиотечные хранилища глиняными табличками, где вели летопись их жизни и подробно излагали все чудеса. И однажды они решили собрать армию.
- Я помню. Ты рассказывала, что они пошли войной и победили фараона и получили звание Великого Царства…
- Да…
- Получается, ты тоже этот
Аника расхохоталась.
- Ох, Бенни… Ты как всегда ничего не понял! Моя задача не собрать армию, а помочь женщинам исполнить свое предназначение. Родить здоровых детей!
- И только?
- Разве этого мало? – Аника помолчала, наблюдая за моей полной сомнений физиономией, - Я могла бы помогать и в нашей избушке. Если бы ты мне дал больше времени тогда и не отпустил старый байшин на дно.
- Что? Причем тут это?
- Книги! – ответила она, потом подползла на коленях к моему креслу и снизу-вверх вгляделась мне в глаза, - Я бы изучила все еще тогда, и мне не пришлось бы приносить жертвы! Но эти книги растут только с байшином. Ни в одной библиотеке мира их не сыскать…
Ее глаза сияли в нескольких дюймах от моего лица. Все вокруг плыло - наливка оказалась дюже ядреная. Где-то на периферии сознания я чувствовал, что ее чудесный рассказ, по-своему гладкий, возвышенный и полный благих целей, все же не вписывается в имеющиеся реалии. Казалось, я упорно пытаюсь вставить ключ в заведомо неподходящую для него замочную скважину.
Ассоциации были слишком… словом, отче, они окончательно сбили меня с толку. Эти серые глаза… А у меня женщины не было уже несколько лет. Помнится, последняя, еще в Шотландии, в борделе «Кол»…
Я склонился и ткнулся губами в ее лицо. Я метил в губы, но чертово ежевичное вино… мой поцелуй пришелся в нос. Она словно этого и ждала… взяла мою пьяную рожу в ладони и придала губам верное направление….
Я знаю, Преподобный, что не следует говорить об этом. Но эта ночь… она лишила меня остатков разума! Я уверен, что если бы я остался спать на той лавке, то к утру все бы переварил и задал ей
…
Преподобный и не такое слышал в своей жизни. Сам он, слава Господу, давно победил зов плоти, поэтому сбивчивые откровения узника не слишком его тронули. Тронуло его лишь то, как тот отступил под действием греховных воспоминаний в темноту камеры прочь от разоблачающего света, его скрежет зубовный и тоскливый звериный вой, полный отчаянья. Отец Коллум, давно уже пришедший к выводу, что узник неисправимый фантазер и повредившийся рассудком убийца, все же испытал к нему сочувствие. Что бы он там не напридумывал себе – для него это было реально. И за это его стоило пожалеть дважды.
- Я верю, что это была лучшая ночь, - произнес он и осенил того крестным знамением, - Отпускаю тебе этот грех. Продолжай.
- На рассвете она уснула, а я тихо оделся и ушел. Шагал по залитому золотым светом росистому лесу, мучимый похмельем, раскаяньем, стыдом и… счастьем. Клялся себе, что немедленно по приходу в деревню соберу свои пожитки и исчезну. Дойду до Ливерпуля, сяду на корабль… Где-то за океаном есть благословенный дикий край, куда отбывают все, кому есть от чего бежать.
Клялся и понимал, что не сдержу клятву. Знал, что сделаю все, что она попросит, чтобы снова… Да, и так ли о многом она меня просила?! Всего лишь собрать информацию по окрестным поселениям. О женщинах. Кто может, кто нет, о вдовых, больных, принципиальных… Она была создана для того, чтобы помогать. Разве мог я отказать ей самой в помощи? Как и два года назад, когда я глядел на чудом исцеленную девочку, я грезил искуплением. Я убеждал себя, что пусть все было криво, косо, страшно и неоднозначно, оно того стоило.
- То есть, Бенни… Ты поддался на богохульные речи ведьмы и вступил с ней в сговор? – строго спросил Коллум, - Позабыл, что единственный, кто может распоряжаться рождением и смертью – это Господь? Позабыл, насколько узка стезя добродетели?
- Истинно так, преподобный, - выдохнул узник, - Аника убедила меня, что наш Бог – предрассудок, и мир намного сложнее, чем описан в священном писании. Что некоторые вещи, кажущиеся злом, на самом деле не зло – а лишь прискорбная необходимость, без которой не получится сотворить большое добро.
Узник помолчал… Потом схватился за голову и снова завыл.