Аниськин и шантажист

Для начала братья взялись за самых вероятных претендентов на роль Рыбьего Глаза. Кирилл с радостью согласился обойти всех бывших заключенных Но-Пасарана, и попробовать выведать у них, поддерживают ли они какие-нибудь отношения с начальником колонии. Легенду себе он сочинил быстро: представитель общества «Чистая совесть» желает узнать, не проявляют ли по отношению к начавшему новую жизнь человеку дискриминацию односельчане и власти совхоза.

По поводу второго подозореваемого мнения их разошлись:

– Пусть у меня пивное брюшко вырастет, если к этому делу не приложила свою руку Болотникова, – убеждал Кирилл брата, – сам посмотри: доступ к компьютеру…

– Без принтера.

– Коммунистические убеждения…

– Не позволят ей так беззастенчиво драть деньги с односельчан.

– Изобилие помощников…

– Детей, которых порядочная девушка никогда не будет впутывать в сомнительное предприятие.

– Ты так уверен в ее порядочности?

– Мне приходилось обращаться к ней за помощью, а один раз она со своими пионерами практически спасла мне жизнь.

– Ладно, оставим. Тогда кто?

– Инесса Васильевна. То, что она бедна, как церковная мышь, еще ни о чем не говорит. Меня всегда удивляло, каким образом ей удается добывать деньги для столь приличного содержания своих подопечных? Мы как-то привыкли, что словосочетание «Дом престарелых» ассоциируется у нас с полуголодными запушенными стариками с печальными глазами.

– А если она чиста?

– Я буду только рад. Всегда приятно, когда человек совершает подвиги не нарушая при этом закона.

– Слушай, а не многовато ли народа мы с тобой набрали на роль подозреваемых, – хмыкнул Кирилл, – что-то мне это не больно нравится. Когда сначала слишком хорошо, то потом бывает слишком плохо.

– Не каркай, – испугался Костик, – просеем через сито – кто-нибудь, да останется. А не останется, новых найдем, – уже совсем лихо, по-хозяйски добавил он, – в Но-Пасаране народу много.

* * *

– Матерь Божия, – дрогнувшим голосом промолвила Пелагея, это что за образина такая?

– Ты чего, Печного не признала? – обрадовался столь нелестному замечанию в адрес соперника Ванька-Пензяк, и тут же торопливо согласился: – Печной – он образина и есть. Наконец-то и ты поняла. А то все, «Подумаю, подумаю!»

– Так я его в этом лапсердаке не признала, – сконфузилась Крестная Бабка, – зимой-то он давненько он на дело не выходил.

– И куда его Костик погнал в такую непогоду? Без крайней нужды он его с печи не сгоняет.

Бабушка Пелагея и Ванька-Пензяк хоронились за большим сугробом. Хоронились они уже давно – с полчаса, замерзли, но не уходили. Общество поручило им найти отличия настоящего Костика от его дубля, они уже давно хотели войти в дом, но робели. Все-таки первый раз с раздвоением физического тела столкнулись, кто его знает, это тело. Возьмет и начнет буянить. То есть возьмут. Тела-то два.

Общество, конечно, понимало, что силой с этими телами ничего не поделаешь, что тут надо умом, смекалкой, вековой мудростью и колдовством, поэтому и послало самых удобных для этого дела людей – самую мудрую в селе старушку и колдуна.

– Негоже, что Печной-то ушел, – покачала головой бабушка Пелагея, – я на его подмогу рассчитывала.

– Чего на него рассчитывать, чего рассчитывать? – вздернул бородку Пензяк, – он на ходу по компонентам разваливается. Нашла тоже помощничка.

– Не скажи. Печной не так прост, как прикидывается.

– Ага. На печи лежать на всем готовеньком большого ума не надо. А вот как ты запоешь, ежели с таким жить станешь? На печь он тебя не пустит, это для него святое, а по хозяйству от него никакой пользы. Только паркет валенками полировать мастер. А паркетов у тебя отродясь не бывало.

– А от тебя какая польза? – лукаво прищурилась старушка.

– Вот ты колдовать научен. И чего ты с этого колдовства имеешь? Скажем, ведры у тебя сами воду носят или как?

– Зачем сами? – нашелся Пензяк, – у меня и руки еще в силе. Не только ведры носить могу. Вот перебирайся ко мне, посмотришь, на что способен.

– Да что люди говорить будут, если я к тебе без записи переберусь?

– А пусть чо хочут говорят. Главное – любовь, а не запись.

– А если не люблю?

– А я тебя приворожу.

– А вот и не приворожишь.

– Приворожу.

– Не приворожишь.

– Приворожу.

За пререканиями сыщики чуть не упустили свою добычу.

– Смотри, смотри, – охнула Пелагея, – оба вышли. И не боятся, что увидят.

– Эх, видать сила-то их со дня на день множится, – почесал в затылке Пензяк, – быстрее второго изничтожать надо, пока поздно не стало.

– Да кто ж из них второй-то?

– А что не в форме. Смотри, у него и лицо нехорошее, злобное.

– И зенки так и сверкают, так и сверкают, – согласилась Пелагея.

– Ты на козла, на козла смотри. Животные – они лучше всякого научного прибора могут настоящего человека от его тени отличить. За кем пойдет – тот настоящий. Вот я фильм смотрел: наплонетьянин вытряс из шкуры мужчину, а сам в его середку залез. Вроде как внешне-то похожий, а нутро гнилое, не нашенское. Так вот ни жена, ни детки ничего не приметили. Только верный пес среагировал. Рычал, даже за ногу цапнул.