Аниськин и шантажист

Красноречивое молчание могло говорить о многом: о том, что дед обиделся еще больше и объявил братьям бойкот. О том, что он он понял, что выдал сам себя и затих: судя по последним словам Кирилла, братья и не думали подозревать его в воровстве. О том, что он просто уснул по своему обыкновению. О том, что задумался о бренности всего земного и ударился в воспоминания.

Братья терпеливо ждали и, судя по всему, не напрасно. Как минимум одна из версий оказалась ложной: дед не уснул. Подтверждением этого явился маленький, замызганный, бывший когда-то ярко-зеленый бантик, вылетевший из-за занавески и упавший к ногам братьев.

Судя по фасону и фактуре ткани, эта штука никак не могла храниться среди драгоценных залежей деда: самым юным из его сокровищ была литровая бутыль трофейной зеленки времен Великой Отечественной. При ближайшем рассмотрении бантик оказался заколкой для волос.

– И давно ты стал интересоваться дамским штучками? – хмыкнул Кирилл.

– Дык, не для себя припас. Пелагее хотел на Восьмую марту подарить. Пенсиев же я не получаю так как в бегах нахожусь.

А женщина без подарка – как кобыла без хвоста, брыкучая становится и косеет от злости.

– Как так? – заинтересовался Костик.

Он давно заметил, что суждения деда иногда отличаются чрезвычайным по тонкости психологизмом.

– Дык, зачем хвост кобыле? От мух и слепней отбиваться. А если отбиваться нечем, что кобыла делает? Постоянно по сторонам косит – не сел ли на бок ей кровосос – и ногами взбрыкивает, пытается этого кровососа скинуть. Не скидывает, конечно, не достает – сам попробуй пяткой до спины достать – а от этого еще больше злиться, косит, да брыкается, пока совсем не остервозится. Так и бабы.

– Бабам дарить надо гель от комаров, чтобы не брыкались? – «догадался» Кирилл.

– Во дурилка! – с печи раздался шлепок, символизирующий, видимо, убийство комара. – когда бабу никто не любит, ей все мнится, что все это знают и за глаза злобствуют. Вот она и зыркает по сторонам, вот и отбрыкивется от любого слова и взгляда – со смыслом оно, или без. Вот и лютует. И от лютости своей линяет, плешивеет и усыхает, как старый заячий тулупчик в сундуке под нафталином. А ежели к ней один с подарочком, второй, да не за что-то, а просто так, из симпатии, то она и цветет как фиялка, и жиреет, и покладистая делается – просто страсть. Не всегда и отобьешься. И, заметь, не от шалавости характера – шалавятся бабы тоже от невнимания – а от любви. Вот так.

– Интересно, – и не подумал смеяться Кирилл, – и ты что, хотел соблазнить этим бантиком облезлым бабушку Пелагею?

– Не соблазнить, распутник, а осчастливить. Мужчины, они от женщины не только выгоду искать должны. Они их и просто радовать обязаны.

С минуту на печи слышалось сморкание, сопение, почесывание.

– А ведь хорошо сказал, сукин сын, – скорее выдохнул, чем произнес Печной.

– С философией все понятно. Ты лучше скажи, где этот бантик нашел, – попросил Костик.

– Вот ить, сыщик тоже мне. Да под кровать же закатилси. Когда вам убираться мешал, его и нашел.

Братья пристально рассмотрели заколку. Они привыкли уделять внимание даже самым нереальным версиям, так что для начала прикинули, может ли этот предмет принадлежать мужчине: например, быть заколкой для галстука или использоваться вместо носового платка. Ничего похожего на выделения из простуженного носа на заколке обнаружено не было, она не несла на себе аромата мужского парфюма, запахов бензина и махорки – всего того, чем обычно несет от представителей сильнейшей половины человечества.

Как ни странно, пахло от нее псиной и плесенью. Костик мог дать голову на отсечение, что этот запах он уже имел счастье обонять. Но вот где?

Размышления их прервал деликатный стук в дверь. На пороге стоял и застенчиво улыбался, если этом можно было сказать про козла, блудный Мухтар. Глаза козла сияли, хвостик мелко и часто подрагивал, на морде лежали крошки нерастаявшего снега. Костя попытался смахнуть снег с морды напарника, но он никак не желал смахиваться и, казалось, даже загустел под действием тепла.

– Что это? – подошел Кирилл.

Двумя пальцами он оторвал маленький сгусток снега, поднес к носу и понюхал. Потом, немного помедлив, лизнул, и, утвердительно кивнув головой, целиком засунул в рот.

– Ты чего? В детстве снега не наелся? – вытращил глаза Костик.

– Снега вволю, а безе никогда не наемся, – облизнулся Кирилл. – Твоя козлятина, видно, только что с козлиной свадьбы. Торт уже съели, а спиртным от него не пахнет. Вот что значит настоящий участковый!

Морда Мухтара действительно была обляпана ошметками белкового крема и обсыпана поверху табаком, словно кокосовой крошкой. Шерсть на груди свисала липкими ошметками, глаза смотрели благодушно и сыто.

– Поработай-ка, гулена, – протянул Костик напарнику засаленный зеленый бантик.

Мухтар потянул ноздрями, блаженно сощурился и поймал губами зеленый ацетат заколки.

– Нет уж. Хватит с тебя на сегодня вкусненького, – не дал насладиться ему Костик, – ты лучше след возьми. След, след!