А в принципе, являются ли все эти сведения полным бредом? Научно доказано, что человек произошел от обезьяны. Уже не один год пытаются доказать, что часть человечества произошла от медведя. Почему, скажем, жители Африки не могли произойти от обезьяны, а мы – от медведя? Не без помощи духов Большой Медведицы, конечно? Может показаться невероятным сохранение в первозданном диком виде нескольких экземпляров этих самых берендеев и волкодлаков. Но ведь и не все обезьяны стали людьми. И даже очень многие из них – так и не стали. А что, если в бескрайних лесных массивах нашей необъятной родины до сих пор незарегистрировано проживают небольшие племена этих самых человекообразных? И именно их принимают за леших? И именно они зовутся русалками? И именно они рождают страшные сказки о оборотнях?
«И там лесовики на ветвях колыхаться начали, и бороды у них хмелем утыканы, и волосы в травах, – аккуратно выводил Комаров в тетради выдержку из „Золотых лугов“ Абуль Хасана Масуди. – А другие обезьяны находятся в северных странах, в кустарниках и камышах, около земли славян и других народов там живущих, как мы уже описывали этот род обезьян и большое их сходство с человеком»
– Здорово! – в груди Комарова что-то незнакомо и приятно щемило. Помимо его воли, в нем просыпался и очень активно требовал пищи азарт исследователя. – Что, если я стою на пороге величайшего открытия современности? Что, если наш, но-пасаранский йети-волкодлак-берендей понимает язык человека и носит его одежду не потому, что много времени провел на эфимерной научно-исследовательской базе, а потому, что много времени жил вблизи человека, перенимал его привычки, усваивал язык?
– Ага, – одобрил и эту версию Печной.
– Слушай, дед, – осенило Комарова, – а не принадлежишь ли и ты к этому роду-племени? Лет тебе немерено-сколько, имени твоего никто не знает, жить на своей печи ты, судя по всему, можешь месяцами без воды и еды, да и ногти из валенок торчат у тебя как у заправского беса. Уж не домовой ли ты какой?
Печь безмолвствовала. Костя подкрался к цветастой ситцевой занавеске, отогнул ее краешек и заглянул вовнутрь. Дед, по устоявшейся привычке, спал, скорбно сложив руки на груди.
– Спит, – возмутился Комаров, задергивая занавеску, – я, можно сказать, великое открытие делаю, а он – спит!
– Еще раз сравнишь честного домового с бесом вообще не проснусь, – пообещал ему крепко спящий дед из-за занавески.
– Да кто вас разберет, – почти извинился Комаров, – развелось всяких леших, мавок, хмырей болотных – поди сообрази с первого раза, кто из них за наших, кто – против.
– Домовые – за наших, бесы – против, – растолковал во сне Печной.
– Ладно, спи, – разрешил Костик, – а я подышу перед сном свежим воздухом. А то голова уже гудит от разговоров и книжек этих.
Глава 14
Наживка для чудовища или что любят снежные человеки
Костя почти сразу перенял сельскую привычку выходить перед сном на крыльцо. Этот обычай он подметил еще в художественных фильмах, отражающих быт и нравы сельских жителей. Там главные герои, преимущественно мужчины, выходили ночью на воздух покурить, мрачно посмотреть в темноту и подумать о проблемах. Кажется, у них это называется «пойти до ветру». Костя, когда еще жил в городе, перед сном выходил на балкон, но это было как-то не по-настоящему, как-то по-киношному. А здесь все было как положено: легкий прохладный ветерок, пряный аромат полыни, яркие звезды, ненавязчивый запах навоза.
Костя вышел на крыльцо «до ветру», потянулся так, что хрустнули, кажется, все суставы и шумно вдохнул ароматы деревенской ночи. Жаль, что его тошнит от курения. Синеватый дымок очень гармонично дополнил бы эту зарисовку из жизни деревенского детектива. Или хорошо, что он не курит? Комаров аккуратно дотронулся рукой до повязки не голове. Рана почти не подавала признаков жизни, так, слегка зудела и покалывала, но от табачного дыма у него сызмальства не только тошнило, но и болела голова, что сейчас было бы совсем некстати.
Комаров был расслаблен, спокоен, настроен на романтический и благодушный лад. Но он всегда помнил слова Виктора Августиновича:
«Никогда не расслабляйтесь, сынки. Ни в в сладостную минуту любовной истомы, ни в страшную минуту потери самого дорогого, ни в горькую минуту предательства лучшего друга, ни во сне, ни в еде, ни в гостях, ни в гробу. Враг может расслабляться, мы – никогда. Только так мы можем стать сильнее его».