Анюта

Мама была недовольна, она считала что в создавшейся ситуации моя работа — это блажь. Что мне бы сейчас Глебу с Лёней помочь надобно. Что это важнее.

А папа сказал, что сам предлагал мне работать. Что, как только получится перевезти бабушку, они вернутся. И работать он мне разрешил.

Дома я застала совершенно возмущённого Глеба. Он просто негодовал.

— Лёня, ты представляешь, Сашка написал отказ от наследства! Говорит, что ему от них ничего не надо. Я понимаю, что ничего не надо, но хоть нервы бы помотал. А то мать больную, умирающую ему свалили. А квартиру ему не положено. Отец, представляешь, родной отец заявил, что он и так «богатенький Буратино». Сашка пашет всю жизнь как проклятый. Ну что за люди!

— Ты только узнал? Глеб, не пыли на ровном месте. Они такими были и десять, и двадцать лет назад. Они от него ещё когда отказались… Люди, говоришь, а они не люди. Так, существа человекообразные. Давай лучше в субботу культпоход организуем, детей за город вывезем.

На том и порешили.

Действительно, поехали.

Последние дни лета. Красотень кругом. Хотя чувствуется дыхание осени, и по наличию жёлтых отдельных листьев на деревьях, и в жухлости травы, и по золотым колосьям бескрайних полей.

Вот не романтик я ни разу и красоту описывать не умею.

Расположились мы на краю поля перед самым лесом.

Глебка достал карандаш и альбом. Я занялась приготовлением импровизированного стола, а Лёня с Юленькой пошли к речке, которую даже речкой назвать трудно было. Так, ручей.

Поражала тишина. Для меня тишина — это не вакуум, она включает в себя определённые звуки, это и журчание того же ручья, и пение птиц, и шум ветерка, играющего листьями.

Настроение лирическое какое-то было. Я даже не прибегла к наушникам и не включила любимые песни любимых групп. Я слушала тишину, наслаждалась ей, впитывала её каждой клеточкой тела.

Я бродила по полю, ощущая руками спелые маслянистые колосья, я сидела около ручья, предаваясь мечтам. И в мечтах был он, тот хирург из моего отделения.

Я ничего не знала о нём.

Я боялась спрашивать у персонала, думая, что они заметят мое волнение и что они поймут…

Хотя, что можно заметить и что понять, я сама толком не осознавала.

Только сердце пускалось в галоп при каждой встрече с ним. Я не могла спокойно отвечать на его вопросы. Они были так, ни о чём, чисто по работе. Но мои щёки краснели, я терялась, опускала голову и не знала, что ответить.

Хорошо, что никто не знает о моих эмоциях, хорошо, что он ничего не замечает и продолжает относиться ко мне как к пустому месту, или как к любой санитарке отделения.

Хотя мне бы хотелось совсем другого отношения.

Всё-таки как несправедлив мир. Почему он сталкивает людей, дает понять, что вот она, твоя судьба, рядом. А судьба однобокая какая-то оказывается. И если мне чувствуется, что именно он моя судьба, то ему, похоже, так совсем не кажется.

А я млею от звука его голоса, я теряюсь в его присутствии…

Как хочется поговорить с кем-нибудь о моих чувствах. Только вот с кем?

С дядей Глебом нельзя. Он не то что не поймёт, он поймёт, только превратно. Ещё решит предпринять действия какие-нибудь. Ему не понравится, что тот хирург намного старше меня, я не знаю, сколько ему лет, но явно за тридцать. Он может решить разобраться с ним, чтобы тот голову мне не морочил.

И не объяснишь и не докажешь, что Илья Владимирович мне голову не морочит. Её себе морочу я сама. Но от этого совсем не легче.

С мамой бы поговорить. Спросить, как у неё-то всё было. Но она так далеко, не говорить же о таких важных вещах по телефону.

Решение пришло само. Потому что моё решение присело рядом со мной у ручья.

— Анюта, ты какая-то другая стала в последнее время, не влюбилась ли ты у нас, случайно? — он улыбался.

Такой милый и такой… Ну просто идеальный. Такой, каким я хотела видеть того, кого полюблю. Правда, Илья Владимирович вовсе на него не похож.

Но зато Лёня мой друг.

Всегда мой друг.

— Лёня, а у тебя бывало, что слышишь голос человека, и он для тебя особенный?

========== У каждого своя история любви ==========

— Почему ты никогда не рассказывал мне этого, Лёня? — дядя Глеб стоял позади нас, и, видимо, слышал абсолютно всё, о чём мы с Лёней говорили. По крайней мере, рассказ Лёни он точно слышал.

— Зачем? Это была моя история.

— Лёня, я такой дурак.

— Я знаю! Только гениальный дурак. Очень редкое сочетание, — они оба рассмеялись. — Много ты слышал?

— То, что говорил, вернее, рассказывал ты. Только рассказывал ты это всё Анюте, видимо, потому, что причина была в том, чтобы поделиться опытом.

— Ну, причинно-следственные связи — твой конёк, — Лёня говорил Глебу, но подмигнул мне, а у меня по телу разлилось тепло.

— Мне пора беспокоиться? — глядя мне в глаза, спросил Глеб.

— Нет, мы просто говорили. Не о чем беспокоиться, — ответила я и поднялась с камня, на котором сидела.

Судя по всему, я своего дядьку не убедила. Он с тревогой переводил взгляд с меня на Лёню и с Лёни на меня. Правда, расспросы прекратил, видимо, на время.

Мы перекусили, удобно расположившись на одеяле, погуляли ещё немного, а потом, уже ближе к вечеру, поехали домой.