Анюта

Крестная на похвалы была не падкая, принимала похвалы как должное: да, хорош товар, не понесет она чем зря людей травить. В этом была немалая заслуга и дядь Сережи. Он, как инвалид, на колхозные работы не ходил, столярничал, плел корзины. Но особенно по весне сам Карп ему кланялся: "Помоги, Федотыч". Трактористов и механиков в колхозе осталось - по пальцам перечесть. Только им Карп выписывал на трудодни хорошую рожь. Остальным проросшую, никуда не годную.

Ребята пашут, а Федотыч старенькие трактора латает. Однажды полдня под грузовиком пролежал, а сделал. Легко ли ему, больному, на сырой земле валяться! А Настя как будто этого не понимает.

- Не обижайся, Сергунь, нынче тебе достанется только одна чекушечка, каждый раз подсчитывает она. - Хватит дружков своих поить. А у меня большие планы, хочу купить поросеночка, а в Прилепах у бабки овца окотилась, давно приглядываю пару ягнят. А как мне хочется, кабы ж вы знали, валенки себе свалять! На базаре дорого, а в Козловке дед валяет из своей шерсти, надо два килограмма.

Крестный вздохнет обиженно и поворчит:

- Ну ты раскатала губу, на твои мечты надо две бочки гнать - не перегнать.

Тут Анюта обязательно вмешается и напомнит, что, если б не дядь-Сережина ржица, не было б хорошей самогоночки, а довольствовалась бы Настя мутной сивухой. На это Настя раскричится, разобидится. Так они за вечер, бывало, несколько раз поругаются, поспорят и посмеются.

Хорошо, весело проходило у них время за работой. А вот базарные дни, когда женщины с утра уходили пристраивать свой товар, Анюта не любила. Еще вечером начинало ее лихорадить, от страха и беспокойства она не могла заснуть. Анюшечка Купренкова засветло барабанила в окно, как бы ее не забыли. Босиком бежали ей открывать.

Анюшечка самогонку не гнала, да и не с чего ей было. К базару она всю ночь со своими девками пекла картофельные лындики. На вокзале эти лепешки хорошо шли по рублю за штуку. И молоко в бутылках, и отварную картошку охотно брали проезжающие.

Потом подходила Рокочиха с ворохом лаптей и лыковых калош. У Рокочихи дед и дочки хорошо плели лапти, а потом приладились к буркам делать калоши и продавать по три рубля за пару. Пока собирались остальные торговщики, Анюшечка угощала всех своими лындиками. Удачные у нее получались лепешки высокие, рыхлые. "Два стакана муки подсыпала", - хвалилась Анюшечка.

Наконец все присаживались на дорожку, подхватывали свои узлы, корзины, короба - и отправлялись в темноту, в дальнюю дорогу. Быстро, сосредоточенно, с великой заботой на лицах - только бы повезло на этот раз. Чтобы все продать и благополучно вернуться. Чтобы не случилось облавы на базаре или еще какой беды.

Анюта с крестным провожали их до последней дубровской хаты и долго смотрели вслед своим коробейницам. А навьючились - выше головы! Особенно крестная: за ворохом корзин, двумя коробами с бутылками и Насти не видать.

Когда затихали голоса и звуки шагов, они с крестным отправлялись на ферму. Дядя Сережа чистил настилы, она доила и своих, и Настиных коров. И все время молилась за них, как бабка учила: "Да воскреснет Бог", Богородицу, "Живые в помощи".

Вот они уже прошли лес, зашагали заснеженным полем, приближаются к станции. Базары Анюта не любила, но многое бы отдала сейчас, чтобы услышать паровозный гудок. От его чудного утробного голоса ее сердечко, бывало, ошалеет и начинает ухать в такт колесам - ух, ух!

И несколько раз ей повезло: когда Карп давал лошадь, ее брали с собой на станцию. Настя так рассудила: на базаре продавать самогонку невыгодно дешево, а к поезду выносить опасно - патрули, милиция так и шныряют взад-вперед. Крестного они не трогали. Крестный с кем угодно мог договориться.

Карп Василич умел прижать своей твердой дланью, но умел и пожалеть вовремя - отпускал народ на базар. Потому что понимал, рыбья душа: без базара их деревни давно бы обнищали и не наскребли бы не только на займы, но и на налоги.

Поэтому они ранним летним утром катили на станцию. И уже издалека их встречал целый паровозный хор. Один маленький паровозик весело посвистывал, бегая по путям туда-сюда. Другой, пыхтя и скрежеща, с превеликими трудами преодолевал каждый метр и басил, басил... Анюта бы на них целый день глядела. Но все подались в здание вокзала, всегда казавшееся ей дворцом. Там в огромном зале ожидания сидели счастливцы, которые куда-то ехали. Они тоже внесли свои узлы, корзины и стали похожи на пассажиров.

Недолго пришлось им посидеть. Вскоре Настя заполошилась, похватала свои позвякивающие короба и поспешила на перрон. Там стоял крестный и беседовал с милиционерами. Один из них был свой, дрыновский парень. Здороваясь с крестным за руку, он одобрительно смеялся:

- Федотыч, тебя не узнать, ты сегодня какой-то публичный!

- Это потому что я сейчас разбогатею, - подмигнул дядя Сережа.

В гимнастерке с орденами, в военной фуражке и сапогах крестненький сразу стал выше ростом, значительней и важнее. Народу на перроне все прибавлялось, но даже в толпе он не мог затеряться, и все невольно на него поглядывали.