Анюта — печаль моя

С тех пор она каждый день проведывала кукушек и поливала водой из жестянки. Конечно, это было не по правилам, но что делать. Домна ей как-то призналась, что девки украдкой поливали своих «кукушек», и сама Доня поливала, чтобы не завяли. Две Анютины травинки сначала подвяли, а потом приободрились и хорошо принялись на новом месте. Потом третья нюни повесила, и у Анюты испуганно замерло сердечко. Немало она переволновалась, пока выхаживала своих «кукушек». Прошел дождь, и после дождя ее травинки совсем воспрянули и повеселели. Анюта, опустившись на колени на краю ржаного поля, просила Бога помиловать и сохранить ее родных. Так тесно сплелись в ее душе вера и суеверия, что уже и невозможно было разделить их до конца жизни.

Бог, по Анютиному разумению, обитал, конечно, здесь — в лесу, в поле, возле речки. Где же ему быть, как не в такой благодати? Где-то здесь летала и душа бабы Арины. Зимой, когда жизнь в природе замирала до весны, Бог поднимался повыше к небу. Зимой засохнут и ее травинки, но до тех пор можно не боятся за отца, Любку и Ванюшку. А потом нужно снова их вымаливать. Главное, никогда не бросать их на произвол судьбы, не забывать, а думать о них каждую минуту и без устали вымаливать!

На Духов день стала Домна уговаривать баб сходить на мельницу, завить по веночку. Отвяжись, какой там праздник, рот не открывается песни петь, говорили бабы. Но потом подумали и решили: нет, надо сходить, погадать на свою жизнь. Собрались, немножко принарядились и пошли, затянули «Смиреную беседушку», бросили венки в речку. Венки поплыли бойко, ни один не потонул. Получился маленький праздник.

Возвращались домой в хорошем настроении и думали, в чьей бы хате им посидеть, отметить праздник? Немцы увидев толпу женщин в ярких сарафанах и шалях, удивленно загалдели. Август сбегал в хату за фотоаппаратом и долго щелкал их вместе и поодиночке. И другие немцы фотографировали. И зачем это они нас снимают, на какую память, удивлялись бабы, и песни просят петь, интересны им наши песни. Домна с удовольствием позировала и бочком встала, и так и эдак. Спела Августу частушку:

Не ходи ко мне напрасно,
Не топчи мой огород,
Не дразни собак в проулке,
Не расстраивай народ!

Август смеялся и переводил немцам частушки. Он именно частушки любил и записывал в тетрадку, очень удивлялся тому, как быстро они сочиняются на злобу дня, и сочиняются неизвестно кем. Стали уже появляться частушки про немцев и про войну, и Домна их где-то находила и бабам пела. Когда Август попросил припомнить какую-нибудь припевочку про войну, баба Поля, которая не верила даже Августу, толкнула Доню в бок: не вздумай ему петь. Но Домна не забоялась, и пела себе и пела…

Через поле яровое,
Через райпотребсоюз,
Через Гитлера кривого
Я вдовою остаюсь…

Бабы только охали и испуганно вжимали головы в плечи. А немцы ничего, наверное, не поняли. Август спросил, что такое райпотребсоюз? Хороший был день, Анюте он очень запомнился.

Немцы тоже очень почитали Духов день и Троицу, хотя все эти праздники и Пасха у них почему-то выпадали на другие дни. Они расставили столы во дворе, сели, выпили по рюмочке, потом под локти взялись и долго качались из стороны в сторону, такие у них танцы, и лалынкали по-своему — песни пели. Потом опять по рюмочке выпивали, они только по рюмочке пили и совсем не закусывали.

Любили гулять. На другой год наши самолеты уже вовсю летали над деревнями, а немцы все равно гуляли — споют и покачаются, споют и покачаются. Анюта с Витькой глядели на них из окна и смеялись.

Но уже на другую осень стало ясно, что дела у немцев идут неважно. Через Дубровку вереницей тянулись санитарные машины с крестами, где-то возле станции устроили они свой госпиталь. Немцы ходили злые и хмурые, но такими они стали проще, понятней и больше похожи на людей, чем те гордые завоеватели, которые ввалились к ним год назад.

Но такими они стали и опасней. Гофману уже не удавалось удерживать их от мародерства. К бабке Емельянихе пришли потихоньку на двор и зарезали корову. Бабка билась и кричала, но они ей пригрозили пистолетом: молчи, все равно война. Мать как услыхала про то, что начали таскать скот, даже с лица спала: без коровы в деревне не жизнь.

— Я многое перемогла, но этого мне не перенесть, — призналась она.

Как же бабка Поля на нее вскинулась:

— Корова есть корова, кто спорит, но не дороже она жизни, всяко может случиться, сожрут и твою корову, а ты останешься и наживешь другую.

Суббоньку спрятали в дальнюю овечью пуньку за сараем и закидали пуньку навозом и снегом, так что она совсем ушла в землю и выглядела заброшенной.

— Схоронили корову, — невесело пошутил Август.