Анюта — печаль моя

Вот поднялись на гору, и Анюта повернула голову: сейчас откроется Андреевка. Хорошая деревня, в прошлый раз Анюта долго ею любовалась. На пологих зеленых холмах рассыпались аккуратные хатки с огородами и садами. Нестройные улочки Андреевки то взмывали вверх, то сбегали к дороге, а между ними петляла речушка, такая быстрая, озорная. Через нее два мостика переброшены. Говорят, каждую весну речушка разбурлится и мосты смывает. Андреевцы терпеливо строят новые. Чудная деревня.

Глянули — и оторопели. Даже лошадка встала, как вкопанная. Вместо хат одни печки торчат. Эти печки, как гуси, жалобно и сиротливо тянули к небу длинные шеи. На черных пожарищах мелькали платки, копошились бабы. Чего они там искали?

— Надо же, как повезло толбеевцам, — первая обронила крестная, — и Толбеево и хутора поотсталися, все потому, что не на большаке, немцы про них забыли.

— Где им было уцелеть! Видали, как две ночи подряд пушки лупили, — сказал Домнин батька.

Медленно и осторожно проехали они мимо Андреевки. Возле последней хаты раскланялись со старухой. Эта старуха, с черным, как головешка лицом, только что отыскала на своем пожарище чугунок, бережно отерла его тряпкой и положила в кучу. Глазастая Доня углядела в этой куче и сковородку, и дверные скобы, и целую гору гвоздей. Анюта больше всего жалела мостики. Такие игрушечные, затейливые мостики умели строить только андреевские мужики. А семь хат стоят, видали за речкой, на ходу подсчитывали Домна с крестной. И школа вроде цела, крыша торчит.

Как ни спешили доехать побыстрее, пришлось сделать остановку, коров подоить и чуть передохнуть. Самое удобной место — у ручья, за Андреевкой. Но не сговариваясь, проскрипели еще порядочно, мочи не было видеть эти трубы и загадывать худое. У моста через Десенку хорошие полянки, зато берег крутой. Принесли воды, напоили коров. А мамка извелась, собралась бежать дальше одна. Настя ей сердито кричала:

— Сашка, уймись! Если наши хаты сгорели, то и дымом не пахнет.

Лучше бы она этого не говорила. У мамки сразу плечи опустились, тяжелее камня придавили ее эти слова. И голодаевцы примолкли. А ведь это правда. Из суеверия никто не решался об этом и заикаться, только Настя выпалила, не подумавши. Снова запылили грузовики, и Витька закричал:

— Глядите, легковушка и двое верхами скачут!

В тот день так густо перемешались сон и явь, что Анюта уже ничему не удивлялась. Ну, сон так сон, только бы не страшный. В легковушках не было ничего необыкновенного, но рядом скакали два всадника, и один — на белом, как снег, коне! К этому сказочному коню тут же приковались Анютины глаза. И всадник был ему под стать — стройный, нарядный, весь перетянутый ремнями, На солнце сияли его лаковые сапоги и околышек фуражки.

— Ад- ю- тант! — с удовольствием выговорил по складам Домнин батька, любуясь всадником. — Знать, большое начальство едет.

Это слово совсем покорило Анюту. Конечно, это и есть самый большой чин в армии. Ну, если и не самый большой, то уж не меньше генерала. И вот ей посчастливилось его повстречать. Недаром он едет чуть в стороне, на обочине, то ли спасаясь от пыли, то ли желая показать, что он не такой, как все прочие. Они собирались переждать, пока и эта колонна пройдет. Но вдруг автомобиль притормозил. Ловко спешился другой всадник и распахнул дверцу. Небольшого роста, коренастый военный направился прямо к ним. За ним следом — целая свита. Кто-то заботливо набрасывал ему на плечи шинель, кто-то протягивал портсигар. Видно, он был самым главным, а все остальные держались только при нем, а не сами по себе.

— Откуда вы, женщины, из какой деревни? Вас угоняли или вы сами уехали? — расспрашивал он.

Бабы ему с охотой все рассказали: что сами они с Голодаевки, Дубровки и Прилеп, что ездили в отступ и, конечно, не по своей воле. И про колонну ему рассказали, как скрывались от колонны. Может, он и большим был начальником, но совсем не чванился. Все сопровождающие закурили, а он не курил, разговаривал с ними.

— Не голодали при немцах? А что сеяли?

Крестная запричитала было, сколько они при немцах натерпелись, но Домна перебила:

— Бог миловал — ни голоду, ни страсти не видали, боялись, конечно… А соседей, которые ближе к лесу деревни, из хат повыгоняли и пожгли.

Пока они так беседовали, Домнин батька выспрашивал о чем-то красавца адъютанта. Анюта тоже украдкой наблюдала за ним. Когда он ловко спешился и пружинистым шагом прошелся по обочине, сердечко ее сладко екнуло. Дядька, поговорив с адъютантом, вернулся к подводам и, умильно заглядывая начальнику в лицо, торжественно объявил:

— Вы знаете, с кем беседуете? С генералом, командующим армии!

Генерал поморщился, а Домна невесело усмехнулась: ну, ясно, что с большим человеком, мы и сами догадались. Может быть, в другое время Анюта и подивилась бы на живого генерала, но тогда с ней случилось непонятное, словно бесчувствие нашло. Этот военный ей понравился, хотя и был немножко простоват. Наверное, ей хотелось, чтоб генерал выглядел важным и представительным. А он погладил щеку и сказал, угрюмо глядя себе под ноги: