Анюта — печаль моя

Своевольница Домна вдруг оборвала «Смиреную» и завела другую песню, девки на лету подхватили. Анюта подпевала самозабвенно, из последних силенок, и было ей гордо, что много знает духовских песен, подучилась у бабки и на гулянках. Лизка тоже разевала рот, у нее голосочек небольшой, только за другими петь. Танюшка вообще немтырь, ей никакие песни не давались, ни старинные, ни советские. Задребезжали потихоньку и старушки. Знать-то они знали эти песни, но что с них толку? Но все эти голоса и подголоски, большие и маленькие, дружно слились в один поток — и песня загремела! Тихая мельница, лужок и речка оцепенели от удивления.

Как под лесом, под лесом, под ракитовым кустом,
Да расшумелись комары, раскокчились соловьи.
Они чокчуть и поют, всю ночь спокою не дают.

Анюта, как былинка, завороженно тянулась за ярким Домниным платком. Среди безликой толпы обыкновенных людей она давно выделила для себя нескольких Необыкновенных. Их было не так уж много, наперечет. Это, конечно, — батя, баба Арина, отец Василий, нищий Самсон, дед Никодим из Дрыновки. Самсон время от времени появлялся в их краях, обходил деревни и снова исчезал. Бабка называла его «божьим человечком», подолгу с ним беседовала и своими руками укладывала его котомочку.

Дед Никодим из Дрыновки попал в необыкновенные, потому что единственный из всех деревень не пошел в колхоз! Его и пугали, и улещали, но дед стойко держал оборону и оставался единоличником. Его обложили налогами со всех сторон, и все подумали, кто со злорадством, кто с сожалением, что теперь деду точно не выжить, даже крепкому хозяину таких налогов не осилить. Но Никодим копошился на своем огороде, налоги платил, а чем питался, никто не знал.

Добрые люди помогали. Батя и его называл «осколком». Многие обыкновенные считали Самсона и деда чудиками и последними людишками, но у Анюты было свое мнение, такое же, как у бабки. Самсон ходил по миру и молился за весь мир и за нас в том числе, а дед жил по-своему, а не как все. Они просто не могли быть обыкновенными, даже если бы и захотели.

В этом Анютином списке необыкновенных людей числилась и Домна. Не потому, что разведенка. У них в разведенок только что пальцами не тыкали. Два года назад вышла Доня замуж, не по своей воле, а так — пришлось… Несла она с поля сноп ржи, все таскали курам, а поймали только Домну. Карпузенок ее прихватил с этим снопом и сказал: или пойдешь за моего Мишку или я тебя засужу. А Мишка, карпузенков племянник, был чуть с плошинкой, ни то ни се, за него ни одна девка не шла. А Домна — красивая, здоровая… Погоревали, но лучше Мишка, чем тюрьма. Сыграли свадьбу, а через месяц прибежала домой.

Бабы тогда чуть с ума не сошли: в понедельник как бы замуж, а у середу — домой, матка с батькой виноваты, отходили бы как следует вожжами да отправили назад к мужу, мы шли и не глядели, и нас никто не спрашивал, хочешь ты или не хочешь с ним жить, какой достанется, такого и терпи. Но батька с матерью никогда не неволили свою Домнушку, она у них была единственная любимая дочушка, остальные все ребята. Да и не вернулась бы она к постылому Мишке. Так и стала Домна жить разведенкой, ходила на гулянки вместе с девками. И плевала она на бабьи пересуды. Ни одна свадьба, ни одна гулянка без Домны не обходилась, она и плясуха и игруха и вся на винтах.

С ужасом и восхищением глядела Анюта вслед Домне, выводком тянулись за ней парни и девки, только и ждали, чего еще она учудит, какую песню надумает. Сережка-гармонист еле поспевал за легкой на ногу Донькой. Нынче он был без гармошки и сильно выпивши. Сережа, не парень уже, женатый мужик, каждый год ходил с девками делать кукушку. Он говорил, что в этом деле нужна и мужская рука.

Гармонист с парнями шел чуть в сторонке. Они делали вид, что идут сами по себе, поглядеть, послушать песни, а к этой бабьей затее не имеют никакого отношения. Их догнали взрослые мужики, и Анютин батька с ними. Все они снисходительно посмеивались над этим представлением, но их никто и не приглашал в нем участвовать, даже если бы они и захотели. Домна их быстро выставит, чтобы под ногами не путались. Она далеко не повела свой отряд, стала на краю рощи и скомандовала Сереже: выбирай покрасивее! А себе приглядела молоденькую березку, наломала веток и сплела на голову аккуратный, пышный венок. Роща вся застонала, затрещала, зашумела ветвями. Кому праздник, а березкам горе. Анюта в душе их очень пожалела, но, как и все, наломала себе веточек. Они упруго гнулись, но не желали свиваться в венок, только пальцы искололи. А Сережа все тыкался от березки к березке, никак не мог выбрать и кричал Домне:

— Барыня, какую прикажете?

— Дюже здоровую не нада, — просили девки, — кто ее няньчить будет? Ты делай по нас, чтоб мы могли нести.