Анюта — печаль моя

С тех пор как заработала почта, и стали приходить письма, мамка прямо закипела от радости. Она набрасывалась на любую работу, как на врага, поэтому никакая работа и не могла против нее устоять. Мыслимая ли это задача для слабой женщины — построить почти из ничего, жердей, старых бревен и досок, — теплое жилье на зиму и пуньку для коровы! Первые холода не застали их врасплох. Они уже сидели на теплой лежанке, над головами у них уютно дышала Суббоня. И в первый же день житья в землянке мать обещала им:

— Через год, в это же время, влезем в свою хатку! Весной начнем строиться, вернутся к весне наши или нет, без них начнем, лес выпишем…

Недоверчиво покачала головой Настя, а Витька с Анютой очень обрадовались — если мать сказала, так и будет! И с этого дня они начали молиться еще и за новый дом. Даже едва живая от усталости мать перед сном становилась на колени, и детей заставляла, потому что детская молитва быстрее доходит до Бога. Крестная часто падала на солому в изнеможении и обещала, что лежа обязательно помолится.

Сначала они просили у Бога, чтобы все были живы и вернулись, просили за каждого поименно. Анюта прислушивалась к тому, что шепчет мать, и искала свои слова, чтобы ее моленье приплелось к мамкиному и удвоило силу. Да еще Витькино в придачу. Потом мать переходила к их сегодняшним заботам и нуждам:

— Пресвятая владычица Богородица! Ты наша единая надежа, мы никому в целом свете не нада и никто нас не порятует, не оставь хоть Ты нас, помоги пережить-перебедовать эту зиму, сама я смерти не боюсь, хоть завтра помирать, только и бьюсь ради детей!

Порой Анюте казалось, что мамка хочет разжалобить Бога, и было чуть неловко за нее. Не такие уж они разнесчастные, есть у них и помощь и защита, Любка устроилась в городе и обещает им помогать, скоро вернутся отец и Ванька. Вот Танюшке с матерью и малышней и вправду не на кого надеяться, кроме как на Бога. Поэтому Анюта старалась просить поменьше:

— Боженька, смилуйся, подай нам еще две-три недели сухих, теплых деньков!

И каждое утро их встречало ясное небо. В этой ясности чудился Анюте благосклонный ответ. Каждый погожий денек принимали как Божье подареньице. И сам Бог в облике батюшки Василия обходил Дубровку и Прилепы, все огороды и пожарища и говорил им: дам вам еще несколько недель, торопитесь, работайте и все успеете. И солнечные, ясные дни перевалили за октябрь, простояли до самого Покрова.

— Что я наделала, дура безголовая, обездолила своих детей! — горевала мамка.

В тот год хорошая уродилась ярица. Перед тем как отступать на хутор, мать ее сжала, сложила в копну и перенесла поближе к дому, а потом в сарай. Вот Настя, как будто ей кто на ухо шепнул, оставила свои копны в поле, на нивке. И ее хлебушек остался цел! Крестная с мамкой быстро смололи эту ярицу вальками, и осторожно дотянули они с хлебом до весны. Добавляли в тесто картошку, а потом и мякину. Настя считала, что им еще повезло. С первыми холодами дед Устин зарезал ее норовистую корову, и были они не только с хлебом, но и с мясом.

Настя по-своему молилась Богу и крестницу с Витьку учила. Сначала она долго благодарила за все милости, благодарить — это главное! И только потом начинала осторожненько просить: чтобы Он хлеб насущный дал им и на другой день, а что хаты сгорели и все добро — так это за то, чтобы мужья и дети вернулись с войны. Анюта все же засомневалась:

— Крестная, а как же Лена, бабки Поли племянница? И хата ее сгорела и похоронку на днях получила.

Настя только испуганно моргала в ответ. Она не знала, что на это сказать, но продолжала упрямо верить в то, что горевать о пропавшем добре — грех! А за все — за все надо только благодарить. И в первый свой вечер в землянке они благодарили за то, что успели вселиться до холодов и выкопать картошку. Настя поставила свои иконки на столик из ящиков, зажгла лучинку. В единственное маленькое оконце в двери еще виднелся белесый угасающий день, а в землянке всегда царила полночь. Не нравилась Анюте эта нора, но она все равно благодарила. Потом посидели на теплой лежанке, обсудили, что делать завтра, работа все не убывала.