Анкета. Общедоступный песенник

— А вот как, — сказал Дориан Грей ему и мне. — Я его отпускаю и обещаю в течение сорока восьми часов не преследовать. Обещаю также, что на живца, то есть на семью, ловить не буду. За это время, — объяснил он мне, — вы успеете забежать домой — ведь там вы не захотите остаться, чтобы не подвергать семью опасности, забежите, возьмете вещички — и начнете скрываться. Но только в пределах Саратова, иначе придется изменить правила игры. Только в пределах Саратова. Вы скрываетесь, а я вас ищу. Вот и все.

— Баловство! — проворчал Кайретов.

— А не твое дело, — улыбнулся ему Дориан Грей. И мне: — Вас устраивает такой вариант?

Я не ответил ему. Пьян или наркотиками насыщен, — подумал я и спросил Кайретова:

— Значит, ты не оставишь его в покое?

— Кого?

— Валеру.

— Валеру? В покое? Это хорошее слово — покой. Я уже оставил его в покое. Он спокоен уже.

Я вспомнил, что, выходя за банками с пивом, он затратил время гораздо большее, чем требуется, чтобы дойти до холодильника и обратно в этом маленьком доме.

Давал инструкции и указания?

Я выбежал из комнаты.

Я помчался на Бахметьевскую.

Я увидел дым.

У двора и во дворе стояли пожарные и милицейские машины. Старушки охотно объяснили мне, что это бомж, Валерка безногий, алкоголик, в сарае живший, напился и чуть не сжег всех, зараза такая, хорошо, пожарники быстро приехали, только сарай и сгорел — ну, и бомж, конечно, со всей своей одеждой и телом, сгорел дотла…

…Конечно же, никакого желания встречаться с женщиной (по имени Марина Синицына) у меня не было, и я позвонил из автомата с намерением извиниться и перенести встречу. А там видно будет.

Трубку взяла другая женщина — и слышалось множество голосов, и я почему-то сразу представил себе большую комнату на десяток-полтора канцелярских столов, а за столами сплошь женщины — что-то пишут в бумагах, что-то высчитывают на калькуляторах, переговариваются, пьют чай, посматривают то на большие круглые часы казенного образца, висящие над дверью, то на свои наручные, сверяя их, и, хотя время и те и другие часы показывают одинаковое, все им кажется, что казенные идут медленнее.

Женщина позвала Марину Синицыну. Та подошла не сразу.

— Да, — сказала она совершенно без выражения.

— Здравствуйте, это Антон Каялов.

— Здравствуйте.

— Мы должны сегодня были встретиться, то есть в обед, у вас ведь обед с часа до двух?

— Да.

— Так вот, понимаете, тут обстоятельства… То есть… Бывает всякое в жизни, вы извините, пожалуйста.

— Ничего страшного, — спокойно сказала Марина Синицына. — До свидания. — И положила трубку.

Я стоял у автомата.

Нет, не равнодушие и не спокойствие в ее голосе, подумал я. Привычная безнадежность, привычное разочарование. Она восприняла мои жалкие оправдания как нечто само собой разумеющееся — будто ничего другого и не ожидала. Она, наверное, давно привыкла к неудачам в своей жизни. Бывают люди: автобус перед ними захлопывает двери, когда осталось только два шага до него, купленные вещи все оказываются или с браком, или не того размера, человек, что-то горячо и верно пообещавший (и, вдобавок, славящийся своей обязательностью!), впервые в жизни по каким-то причинам своего обещания выполнить не смог, отпуска все приходятся на ноябрь или февраль, а когда, наконец, достается путевка на море в бархатном сентябре, именно в этот период налетает на побережье ветровой промозглый холод, которого старожилы, по их уверениям, даже и не припомнят…

Я позвонил еще раз. Та же женщина сняла трубку, а потом подошла Марина Синицына.

— Это опять я, Антон Каялов.

— Да, — без удивления откликнулась она.

— Знаете, я скорректировал свои планы, мы вполне можем встретиться. Вы, насколько я понял, где-то в центре работаете?

— Да.

— Может, пообедаем где-нибудь на проспекте Кирова? Тут вот напротив заведение, знаете, ну, тут равиоли и прочее. Любите равиоли?

— Не знаю. Я там не была.

— И я не был. Вот вместе и побываем.

— Можно… Только у меня обед сорок минут.

— Ничего страшного. Я жду?

— Не знаю… Понимаете, сегодня отчет…

Тут вдруг в трубке наступила тишина.

Я представил, как трубку закрыла рукой ее сослуживица-подруга и шепчет Марине Синицыной, что с мужчинами так не разговаривают. Само собой, поманежить их сам бог велел — но не сразу же и не в таких мелочах! В мелочах мужчина любит определенность — да так да, нет так нет. По крупному их можно дурачить сколько угодно — но ты сперва доберись до этого крупного! Сколько ты еще будешь резину тянуть, ведь по всему видно: приличный человек! А вдруг именно — Он? Какой отчет, что ты несешь, дура?..

Да неохота мне, вяло отвечает Синицына. Опять говорить с незнакомым человеком, неловко как-то, дурацки как-то…

А неохота — так и скажи ему. Не хочу — и все тут! Чтоб больше не звонил!

— Алло! Алло! — время от времени произносил я.

— Извините, тут производственные дела, — возникла Синицына. — Через десять минут я буду.