Анкета. Общедоступный песенник

— Стой сзади, — приказал Крахоборов. — Пацанам дал себя обмануть, цуцик.

Из-за двери спросили:

— Кто?

— Он спрашивает еще! — скандально-бытовым, трусливо-наглым голосом закричал Крахоборов. — Соседей снизу залили, паразиты, хулиганье! Щас милицию вызовем!

Дверь открылась, вчерашний полупьяный парень смело вышел.

— Не надо орать! — с улыбкой сказал он.

— Дай ему в рыло, — посоветовал другой парень, без интереса выглянув и опять скрывшись.

Но в рыло дал Крахоборов — и вчерашнему парню, и его советчику — ворвавшись в квартиру. Там и третий оказался, он угостил и третьего, они валились, вяло поднимались, получали опять, девушки (три штуки, среди них и Света, все хмельные) визжали и что-то кричали Крахоборову, он их не трогал руками, давая только пинки ногой, отпихивая от себя — ногою же.

— Суки! — истерично закричал Крахоборов. — Вы моего брата!.. Я вас убью всех за это! Брата моего единственного! — и слезы неподдельной обиды были в его голосе, к которому Юрий прислушивался с изумлением. Он тоже вошел в квартиру и говорил Крахоборову:

— Хватит. Не надо. Перестань.

— Мужик?! — увидела его Света. — Гад, как ты нас нашел? Говорила я, долбануть его надо было кирпичом по башке!

— Брата моего — по башке кирпичом? — Крахоборов отвесил ей оплеуху, он взвизгнула, отскочила и стала крыть Крахоборова бесстрашным и бесстыдным бабьим матом.

— Ничего с вашей машиной не сделалось, — хрипел меж тем, лежа на полу, один из парней. — У меня в гараже стоит, тут близко.

— Брата! Брата моего чуть не убили! — не мог успокоиться Крахоборов и пинал лежащих парней ногами — впрочем, не так уж и сильно.

… Через час, подъезжая к дому на возвращенной девятке, Крахоборов вдруг резко затормозил. Остановился. Взял Юрия странно — руками за уши, повернул к себе его голову, покрутил ее и сказал:

— Понимаешь или нет, что тебя убить могли, брат? Понимаешь или нет?

— Понимаю, брат, — сказал Юрий.

И вдруг действительно понял — но не то, что его убить могли, а то, что этот странный человек, неизвестно зачем подобравший его и подаривший ему новую жизнь, — его, Юрия, любит почему-то — и, может, действительно, как брата.

И Юрий приник головой к груди Крахоборова — и заплакал, а потом и зарыдал, сотрясаясь плечами, а Крахоборов гладил его по голове, говоря:

— Ну… Ну… Все прошло. Что ты? Как маленький, ей-Богу!

Куплет седьмой

Но встретил тут старший красотку
И голову он потерял.
А был он красив сам собою
И запросто всех покорял.

Через пару дней Крахоборов сказал Юрию:

— Ты собирался отработать, если б мы машину не нашли. Интересно, каким образом?

— Специальность у меня есть, — с юмором ответил Юрий. — Нищий я. Я смотрю, в Москве нищим очень даже неплохо подают.

— Нет, это не годится. Работу я тебе нашел.

— Отлично, — уныло сказал Юрий.

— Работа такая. Учить английский язык и читать книжки. Мне нужен образованный референт со знанием английского языка.

— Плохие шутки, — сказал Юрий. — Я русский-то толком не знаю.

— Значит, заодно и русский выучишь.

И Крахоборов принес книги, принес кассеты с уроками английского языка, давал ежедневные задания.

Юрию очень хотелось сделать ему приятное, и он старался.

Но дело никак не шло. Оказывается, чудом сохранив себе сердце, печень, почки и прочие органы, он все-таки разрушил алкоголизмом одну очень ценную вещь: память.

Слушает запись с английскими словами, старательно повторяет, выключает магнитофон, пытается вспомнить — но на втором слове спотыкается, дальше — хоть убей. По десять, по двадцать раз прослушивает или вычитывает в книге, кое-как осилив сумасшедшее английское правописание, слова и выражения, пытается повторить наизусть: пустота, ничего в памяти не осталось!

Юрий чуть не плакал.

Но однажды, раздраженно листая учебник, наткнулся на стишок, он показался знакомым — потому что и на кассете был.

If I can stop one heart from breaking,
I shall not live in vain;
If I can ease one life the aching;
Or cool one pain,
Or help one fainting robin
Onto his nest again,
I shall not live in vain.

Стишок запомнился неожиданно легко, он прочел его Крахоборову — и даже с выражением. Крахоборов смеялся, бил его по плечу — и напутствовал дальше.

Юрий выучил еще один, гораздо длиннее, начинающийся словами:

I want to live, I want to live…

И — дело пошло, проснулась память — и стала жадной, Юрий не только английские слова и фразы, он и содержание прочитанных книжек запоминал — и пересказывал Крахоборову. Он делал это без фокусов, просто, но Крахоборов почему-то то и дело хохотал, ударяя себя по коленкам.

— Ты, брат, так излагаешь, что узнать нельзя: совсем другая история, — сказал он как-то — и тут же задумался, привыкший моментально чуять пользу и в чужих, и в собственных словах.

— Вот что, — сказал он. — Изложи-ка ты мне эту историю на бумаге. Как рассказывал, так и изложи. В книгу не заглядывай.