Анкета. Общедоступный песенник

— В общем, отдыхай, домой ехать тебе пока не надо. А то стукнет тебе в голову, удерешь от своего счастья — морока: посылай за тобой в Саратов, возвращай тебя в лоно семьи… Через месяц, если захочешь, пожалуйста.

— Никуда я не собирался удирать, — сказал Юрий.

— Собирался. Так ют: не надо.

Юрий понял.

Он спал в свое удовольствие на чистой широкой постели, утром долго потягивался, прислушиваясь к одинокой тишине квартиры, шел принимать водные процедуры — не подражая Крахоборову, а научившись получать от этого собственное удовольствие, потом выпивал винца, потом гулял по зеленым окрестностям, с любопытством глядя на деревья, кусты и водоемы, потом шел обратно домой, опять выпивал, обедал, спал, потом смотрел телевизор с огромным экраном — смотрел или сам телевизор, или вставлял в видеомагнитофон какой-нибудь фильм. Надоедало. Выключал. Выходил на балкон, обращал свои глаза то вниз, то вдаль, курил, поплевывая.

Ну, кажется, чем не жизнь? Но нет-нет — что-то сосущее подкрадывается к сердцу. Будучи нищим, он о своем завтрашнем дне знал все. Да и знать нечего: будет завтрашний день таким же, как сегодняшний. Тут дни тоже похожи, но он чует — до поры, до времени.

И это время пришло.

Однажды Крахоборов вернулся раньше, чем обычно — и скучный.

Подсел к Юрию, вместе смотрели какой-то боевик — оба без увлечения.

— Все одно и то же, — сказал Крахоборов.

И ушел спозаранку спать.

Два дня он не выходил из дома, слонялся по комнатам или просто лежал — читал, спал. Что-то говорил сам себе сквозь зубы. Юрий, будто обязан был, тоже похерил обычные свои прогулки.

Вечером второго дня слоняющийся Крахоборов остановился, внимательно оглядел Юрия — и как-то встряхнулся, подтянулся, стал похож сам на себя. Он выключил фильм, который смотрел Юрий, налил по рюмочке коньяка, сел напротив в мягкое кресло.

Начинается! — с тоской подумал Юрий.

И не ошибся.

— Пора! — сказал Крахоборов. — Пора мне отдавать тебе свой братский долг. Но ты ведь ничего не рассказал о себе. Какая у тебя была профессия, какое образование, как ты вообще жил?

— Профессий у меня было много, — солидно сказал Юрий. — А учеба… Какая там учеба — с малолетства сиротой остался.

— Но читать-писать умеешь?

— Естественно, — с некоторой даже обидой сказал Юрий.

— Хорошо. А профессии какие?

— Мало ли… На макаронной фабрике работал. Оператором. Потом это… — Он умолк.

— Оператором, значит? И чем оперировал?

— Мало ли…

— Ясно, — сказал Крахоборов, широко и глубоко знающий жизнь. — Официально это называется: оператор погрузочно-разгрузочных работ. Грузчик. Мешки с мукой, ящики с макаронами.

— Это неважно, — парировал Юрий. — Конечно, пятикомнатную квартиру в Москве честным трудом грузчика не заработаешь. Надорвешься только. Вот я и надорвался. Получил инвалидность. Пришлось нищим стать.

— Положим, инвалидности никакой у тебя нет.

Юрий не стал спорить.

Крахоборов словно недоволен был, что биография Юрия оказалась так скудна. Он, недавно озарившийся, опять поскучнел, стучал пальцами по фужерчику с коньяком, рассматривал коньяк на свет.

Но вдруг опять оживился.

— Что ж, сказал он, — начнем, значит, на пустом месте. Оно интересней.

Куплет пятый

Впервые на чистой постели
Спал нищий младенческим сном,
Как будто ребенок в купели,
И плакал сквозь сон о былом.

Начались для Юрия довольно тяжелые дни.

Во-первых, Крахоборов отвез его к дантисту. Дантист, сволочь, расковырял все зубы, приговаривая:

— Тяжелый случай…

— Это неважно, — сказал Крахоборов. — Сделай ему голливудскую улыбку.

— Я, конечно, не самый плохой мастер, — сказал дантист. — Но я не бог.

— Не набивай цену, — сказал Крахоборов.

После этого под общим наркозом Юрию выдрали чуть ли не все зубы.

Несколько дней он валялся, глотая таблетки, которые ему заботливо давал Крахоборов: болеутоляющие и, наверное, снотворные, потому что Юрий или спал, или дремал, или был в сонном отупении — ни на минуту не забывая о нудной боли. Терпимой, в общем-то, — но он ведь не просил!

Потом опять Крахоборов повез его к фашисту-зубодрателю, опять Юрия отправили в наркотическое забытье.

Очнулся он все с той же нудящей болью в деснах, но еще и с добавочным ощущением, будто рот чем-то набили. Ему дали зеркало, он с трудом открыл рот и увидел белые ровные зубы.

— Щелюсти щто-ли? — спросил он, едва шевеля языком и вдруг ошепелявев.

— Вживление, брат мой, — сказал Крахоборов. — Уникальное мастерство! Главное теперь — не открывать пивные бутылки зубами. Впрочем, насчет пива и прочего у нас свои планы.

Планы эти оказались ошеломительны.

Во время зуболечебных мучений Юрий даже как-то забыл о питье, меж тем каждый день приходила какая-то женщина, делала уколы в вену, в другие части тела. Юрий думал — это тоже от зубов.

Но это было другое.

— Тебе очистили кровь, брат мой, — сказал Крахоборов. — А послезавтра…

— Ни за что! — догадался Юрий.

— Всего на год. Неужели тебе не хочется попробовать? Год трезвой жизни!

— Обойдусь, — сказал Юрий.