Анкета. Общедоступный песенник

Юрий озирался, ему почему-то стало холодно и страшно.

— Ты выпей, — сказал ему Крахоборов. — За встречу, брат!

Юрий выпил, исподлобья глянул в лицо Крахоборова и не увидел никаких чувств, а только голую мысль, которая сама с собой играла. Его пугало это.

— Ну, я пойду, братан, — попросился он. — Ты у нас вон какой стал, а я… У тебя своя дорога, у меня своя…

— Я тебя теперь не брошу! Ты что? Нашлись — и теперь потеряемся опять? Ни в коем случае! Пошли!

Он повел Юрия в номер. По пути заглянул к горничной, что-то сказал ей, кивая на Юрия (та внимательно его осмотрела), дал ей денег. Она заторопилась: «конечно, конечно!» — и поспешила куда-то.

В номере Крахоборов приказал Юрию раздеваться и лезть под душ.

— Я щас милицию вызову, — сказал Юрий с тоскою.

— Сам вызову, — ответил Крахоборов. — Зачем ты в мой номер залез?

— Никто не залезал… Люкс, что ли? — тянул время Юрий. — Две комнаты. А ты — один. Зачем две комнаты?

— В одной я, видишь ли, сплю, — терпеливо, как брату, объяснил Крахоборов, — а в этой посетителей принимаю, гостей. Она так и называется — гостиная. Давай — в душ, в душ! Смывай вековую грязь, братец!

Нет, Юрий вообще-то мылся — но как люди, по субботам, в бане, что на улице Астраханской, — где райвытрезвитель находится. Он к этому готовился неделю, в субботу с утра пил совсем мало, щеткой чистил верхнюю одежду, а в самой бане куском хозяйственного мыла в укромном уголке в тазике стирал единственные свои носки и трусы, которые насухо отжимал, чтобы не совсем уж мокрыми на теле были. Зимой из-за этого приходилось высиживать после бани, ждать, пока все подсохнет, а то и простудиться ведь недолго. Но — главное — мылся он один, сам по себе, никем в бане не знаемый, потому что друзей и знакомых он давно добровольно лишился, новых не заводил, с сожителями коммунальной своей квартиры тоже не общался, он мылся, не нарушая уединенности своего существования, а тут, хоть и за дверью ванной — но словно под наблюдением, да к тому же еще не по своей воле…

Он закрылся, вместо душа — опять-таки чтобы потянуть время — стал напускать воду. Льется, наливается, колышется, зеленоватая…

На стеклянной полке шампуни всякие, мыло разных сортов.

Он чувствовал, что влопался в какую-то историю. Ему было нехорошо. Может, разыграть сердечный приступ? — как разыгрывал в лихие времена, когда менты хватали его на всех углах за тунеядство и нищенство. Сейчас тунеядствуй и нищенствуй сколько хочешь, слава Богу… Но нет — как менты не верили его крикам боли и страданья, так не поверит и этот твердый парень…

Юрий вздохнул, разделся — и полез в ванну.

Куплет третий

И долго они говорили
Про эту проклятую жизнь.
И что надо вместе держаться
Во имя их братской любви.

Через несколько часов Юрий сидел в новехоньком тренировочном костюме, который ему был великоват, — в костюме неприлично ярком, по его мнению, с желтыми и красными полосами. На мягком диване возвышалась стопка рубашек, носков и прочего белья, на кресле лежали друг на друге два костюма — светлый и черный (все это ему пришлось примерить, потея так, что хоть заново мойся), на ногах у Юрия были кроссовки, а возле ног еще и туфли — кожаные, красивые, собаки, жаль только — не лакированные.

Мало того, недавно являлась девица в голубом фартучке и подстригла его — и опять Юрий потел, поскольку по случаю теплого дня под кофточкой у этой блондинки не было того, что у женщин на этом месте быть должно. Этого самого… Бюстгальтера, в общем. (Юрий это слово с детства считал неприличным, еще с тех пор, когда кричали друзья его: «А Машка бусгалтер носит, бусгалтер носит!» — кричали, дразня и задразнивая девочку из их двора, а он жалел ее, но вступиться не смел…)

— Понравилась она тебе? — спросил Крахоборов, когда парикмахерша вышла в ванную комнату помыть-почистить инструменты.

— Ничего, — сказал Юрий.

Тогда Крахоборов — в ванную. Вышел минут через пять, с выражением на лице подтверждения своих мыслей относительно жизни вообще.

Оказывается, он договорился, что парикмахерша придет в гости в десять вечера.

— Зачем? — спросил Юрий.

— Ты ей понравился.

— Иди ты.

— Не ругайся. Ты старший, я с тебя должен пример брать.

И вот Юрий напряженно смотрит телевизор, не понимая, что там показывают, а думая о блондинке.

Женщины у него не было лет семь. Он и не нуждался. Он рассуждал так: что есть беда и неприятность для человека? Это когда нет, чего хочется или утрачено, что было.

Ни с той, ни с другой стороны беды и неприятности для Юрия нет: утраченные женщины утрачены без сожаления, поскольку их, в общем-то, толком и не бывало, а хотеться их — не хочется. Чем меньше хочется, тем вообще лучше. Без желаний — нельзя, без желаний человек — не человек. Но ты не распыляйся, ты выбери из многих желаний одно-два, и тебе будет хорошо. Юрий выбрал желанья выпить вина, поспать и не в труд посидеть, собирая деньги с добрых людей. Эти желанья выполнялись — чего ж еще?