Анкета. Общедоступный песенник

— Не возьмет. У меня уже бывало так.

— А ты попробуй.

Сергей Иванов сделал несколько больших глотков из горлышка, почти не чувствуя вкуса.

Лена прижалась к нему, гладила по плечу, будто успокаивала.

Тряска, наверное, была все-таки нервной — и вовсе не от близости девушки. Если Сергею Иванову случалось в течение дня выпить, протрезветь, а потом опять выпить, то вторая выпивка шла как вода, сколько ни старайся. Только дрожь почему-то.

Он унимал ее, сжимался, удерживая покой тела силой мышц — и мышцы через некоторое время даже болеть стали, вот-вот судорогой сведет.

— Молодец, — сказала Лена и прижалась губами к его губам. Губы ее были мокрые, соленые.

5

И ничего, что мои вены оскоминой свело.
Когда хочу, мне холодно, когда хочу — тепло.
Но где мне отыскать бы такого же, как я,
Чтоб понял я, какого мне надобно житья.

Когда Сергей Иванов проснулся, Лены не было в шалаше.

Он проснулся легко, ясно. Со странным ощущением определенности ближайшего будущего, хотя понятия не имел, что он будет в этом ближайшем будущем делать, но, может, чувство определенности из туманности перспективы и исходило? «Обманывают полудрема, полусумрак и влюбленность, а сон не врет, не врут любовь и мрак.»

Лены нет в шалаше. Что ж. Пошла умыться у ручья, умылась, засмотрелась в журчайшую воду сквозь собственный взгляд, сидит на бережку, думает.

Но в окрестностях не нашел он ни ручья, ни Лены.

Рюкзачка ее не было в шалаше, не было и вещей кроме футболки ее, которая ночью была подстелена под их головы.

Иванов побежал. Перелез через забор. Вдоль него проходила трамвайная линия. Побежал по линии. На остановке, представляющей собой два ржавых столба, накрытых железобетонной плитой, стояла Лена. А трамвай уж подходил. Она увидела Иванова. Он бежал с трамваем наперегонки, потому что знал, что она ждать его не будет. Трамвай обогнал его. Никто не вышел, только Лена вошла. Он не успевает. Но трамвай стоял и ждал.

Сергей Иванов вскочил в заднюю дверь.

Долго переводил дыхание.

Прошел, сел рядом с Леной, которая спокойно сидела, глядя в окно.

— Привет, — сказал он.

— Привет.

— Можно по-человечески?

— А что не по-человечески?

— Сказала бы, что у тебя дела, что я тебе мешаю.

— Никаких дел у меня нет. И ты мне не мешаешь.

— Чего ж сбегать тогда?

Лена искренне удивилась.

— А кто сбегал? Я проснулась — и пошла себе дальше. Вот и все. Сергею Иванову хотелось еще кое-что спросить, но он промолчал.

И опять знакомые места: Проспект Мира, потом троллейбусом, дом Антуфьева.

В подъезд так просто не попадешь: кодовый замок, домофон.

Лена набрала комбинацию цифр. Женский голос:

— Слушаю.

— Это Галина?

— Слушаю!

— Галина, это вы?

— Кто говорит?

— Лена. Знакомая Андрея. У меня есть его вещь и я хочу…

— Оставьте себе. И оставьте меня в покое. Вам нечего делать? Я вот сейчас милиционера вызову, чтобы дубинкой вас разгонял всех.

И домофон отключился.

— А что за вещь? — спросил Иванов.

Лена посмотрела на него и не ответила.

— Ненавижу, — сказал Сергей Иванов. — Каждый из себя корчит черт знает что! Как будто знает черт знает что! Под кого работаете? Под этих кумиров ваших, которые из себя тоже изображают черт знает что? Каждый пророк! Начхать на этих пророков! И на Антуфьева вашего! Жаль, помер, не успел я ему сказать! Я бы все сказал ему, что я про него думаю! Он хитрец! Он как маленьких вас всех! Заманивает, заманивает, а потом — щелчок по лбу! Идиоты!

Лена слушала его так, как на уроке слушают уныло долдонящую учительницу, осенью, в сентябре, когда тепло еще за окном, лето еще, в сущности, и странно после летней жизни слышать школьные, чуждые теплой летней душе слова…

— Вы живых людей не замечаете, — тише, достойней, философоничней продолжал Сергей Иванов. — Вы думаете себе кого-то, а живых людей для вас не существует. Вы не умеете их видеть. Ты видишь меня — и не видишь. А я вот тебя вижу.

— И что ты видишь?

— Ничего особенного.

— Ну и ладно. Ты проорался? Поехали домой.

6

Ходят гуси к водопою обязательно гуськом.
Я к красавице Марусе страстью странною влеком.
Обойдуся без Маруси, мало ль по миру Марусь?
Дайте мне покой и волю — с остальным я разберусь.

Они ехали в Саратов опять девяткой. Вернее, возвращаясь из Москвы, поезд почему-то становится десятым. Цифра десять Сергею Иванову нравится гораздо меньше. Это вообще удивительно, думал он. У поездов в Москву — красивые номера, все нечетные (он нечетные числа любит больше) девятый, тринадцатый, семнадцатый, шестьдесят первый, сто первый. Обратно же идут усталые, скучные, пресные — четные…

Утром разговора не будет: поезд придет рано — проснуться, умыться, распрощаться. Значит — говорить надо сейчас.

Он пробовал слова. Начал с самых:

— Вот фиговина какая. Влюбился я, что ли? Я без тебя не смогу теперь.

— Сможешь, — сказала Лена.