Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. Том 1

Ришелье уложил портрет обратно в ящик, осторожно опустил крышку так, что гвоздики приходились как раз над самыми отверстиями и при небольшом давлении снова вошли в них.

— Не беспокойтесь, ваша эминенция! Я сама позабочусь, чтобы он был закрыт по-старому. До свидания, и желаю вам всякого успеха. Завтра я буду уже на дороге в Лондон, а как только доставлю портрет герцогу Бекингэму, — тотчас же извещу вас о том.

— Хорошо, хорошо, друг мой, — ответил Ришелье, — я же сумею доказать вам свою благодарность. Очень может быть, что отсюда будут сделаны попытки возвратить этот портрет обратно. Я, разумеется, устрою так, чтобы это оказалось невозможным. Но все-таки при дворе есть люди, совершающие в подобных случаях истинные чудеса быстроты, храбрости и решительности.

— Кто же это, ваша эминенция?

— Некоторые из мушкетеров.

— А кто именно?

— Трое или четверо очень дружных между собою молодых людей. Зовут их Маркиз, Каноник, Милон и виконт д’Альби.

Габриэль де Марвилье гордо и самоуверенно улыбнулась.

— Не беспокойтесь, ваша эминенция! Опасаться этих людей нечего. Если они поедут в Лондон…

В комнате послышался тихий шорох, Габриэль смолкла. Ришелье стал пристально всматриваться в окружающий полумрак.

— Что это? Вы слышали, ваша эминенция, — проговорила Габриэль тревожно, — мне показалось, что шорох слышался оттуда. И она указала на дверь в комнату Жозефины.

— Комнаты с серебром всегда тщательно закрываются, — успокаивал ее Ришелье, — в коридоре на страже стоит ключник. Это, вероятно, затрещало рассыхающееся дерево.

— Нет, нет, я не могла ошибиться, — настаивала Габриэль, — и твердыми шагами подошла к двери с окошком.

Занавеска слегка шевельнулась, но Габриэль не заметила этого и взялась за ручку.

— Дверь закрыта, — проговорила она, — и заглянуть туда невозможно, потому что окно занавешено.

— Уверяю вас, что вы встревожились совершенно напрасно, — сказал Ришелье, — это, вероятно, затрещало сухое дерево! Ведь совершенно невозможно, чтобы кто-нибудь вошел сюда. Все двери закрыты, а у тех, что ведут в коридор, стоит ключник. Уверяю вас, что нигде мы не были бы в такой безопасности от непрошенных свидетелей, как здесь. Скажите мне лучше, почему вы думаете, что мушкетеры для нас не опасны!

— Уже совсем темно, ваша эминенция, разойдемся лучше. Скажу вам только, что если мушкетерам придется быть в Лондоне, то они прежде всего явятся к Габриэль де Марвилье.

— Должен признаться, что вы — настоящая волшебница! — польстил ей Ришелье.

— Скажите лучше, что я хороший тайный агент и умело веду свое дало! Прощайте же! Выходить отсюда вместе нам нельзя. Ведь никто не должен даже подозревать о нашем свидании.

— Так позвольте пожелать вам доброго пути и попросить вас не оставлять меня без известий о том, как идут дела, — закончил Ришелье и проводил свою собеседницу до дверей, выходивших в коридор.

Несколько минут спустя после ухода Габриэль он также вышел из комнаты с серебром, где ему удалось получить такие важные сведения. На лице его запечатлелось гордое выражение торжества. Он думал о том, что ему теперь предстоит делать.

Пипо все еще стоял в коридоре.

Он низко раскланялся с незнакомой ему дамой и согнулся еще ниже, когда проходил кардинал.

— Закрыть! — приказал Ришелье по своему обыкновению коротко и сухо, и, не останавливаясь, прошел мимо ключника. Но Пипо считал неудобным возражать таким высокопоставленным лицам и промолчал, хотя ему следовало сказать:

— Ваша эминенция, эта дверь не закрывается. Он только молча поклонился кардиналу.

— Так и знал, так и знал! — ворчал ключник, плотно затворяя дверь, оставленную Ришелье полуотворенной. — Они устроили здесь любовное свидание. Да и то сказать, отчего бы такому важному и еще молодому господину не поболтать иногда о любви с хорошенькой женщиной! Это очень естественно и совершенно понятно! Ну, вот теперь я стал поверенным великого и знаменитого кардинала! Никому ни за что не скажу, что здесь было! Может быть, они часто станут приходить сюда! И кто знает, ведь бывало, что на таких делах люди могли построить свое счастье. А ведь он может, пожалуй, сделать меня гофмейстером или егермейстером.

Преисполненный такими смелыми надеждами, Пипо тихо вышел из Лувра.

Когда Ришелье ушел, Жозефина, подслушавшая весь разговор, тяжело вздохнула.

— Благодарю тебя, Боже! — прошептала она, отодвигая занавеску, чтобы убедиться-, что в зале действительно уже никого нет. — Уже совсем темно, дверь заперта, значит, я свободна! Боже ты мой, что я слышала! Жаль, не все поняла! И кто такая эта черная госпожа? Однако мне нужно хорошенько припомнить все их слова, а то у меня голова идет кругом. Да… портрет! То был портрет королевы. Они еще разговаривали и о Милоне. Кажется, дело идет о каком-то герцоге. Только как же его зовут-то? Ах, пресвятая Богородица! Вот я и забыла! Говорили они еще и про герцогиню де Шеврез. Черная-то госпожа представляется, что дружна с нею, а между тем все это только одна фальшь. Чует мое сердце, что затевается что-то недоброе, какое-то несчастье, только я не могу понять, какое именно. Что бы мне сделать такое?