Анна Австрийская. Первая любовь королевы

как ему, Пасро, пришла замысловатая мысль воспользоваться этим случаем, чтобы велеть арестовать этого Поанти, который, к несчастью, ускользал от него уже два раза; как Поанти чуть было не освободили герцог де Монморанси и граф де Морэ, проезжавшие со своей свитой мимо остановленной кареты; как, чтобы наказать его за то, что он доставил гвардейцам его преосвященства случай арестовать барона де Поанти, Монморанси и Морэ велели гайдукам своей свиты поколотить его палками, что не помешало ему, избитому донельзя, прибежать во дворец, где, по приказанию его преосвященства, он должен был постараться узнать в толпе гостей того господина, который в костюме нищего помогал барону де Поанти в тот вечер, когда он убил двух гвардейцев и ранил полицейского сержанта; как он узнал, что этот мнимый нищий был кавалер д’Арвиль.

Рассказ этот кардинал выслушал с черезвычайным вниманием. Он понял более прежнего, как важен был для него арест барона де Поанти. Но так как человек никогда не бывает доволен, то кардинал пожалел об освобождении молодой девушки, поверенной герцогини де Шеврез, Денизы, которую можно было считать сообщницей Поанти и от которой, конечно, можно было бы добиться всего, что она знала.

— Нельзя ли отыскать эту молодую девушку? — сказал кардинал.

— Денизу? — спросил Пасро.

— Да.

— Ничего не может быть легче; если только по приказанию герцогини де Шеврез она не переселилась к ней на житье из дома своего отца.

Кардинал подумал с минуту.

«Если она у герцогини, — рассуждал он сам с собой, — то теперь я должен от нее отказаться, потому что не могу насильно взять ее. Это значило бы открыто объявить войну герцогине, дать ей знать, что я хочу узнать ее умыслы, это заставило бы ее остерегаться, лучше пусть она спит спокойно. Удовольствуемся пока этим Поанти».

Кардиналу Ришелье вообще все служили хорошо. Он был этим обязан своей щедрости, которую можно бы назвать расточительностью, но которая была только глубоким расчетом. Ришелье знал людей, и ему было известно, что интерес — самый могущественный двигатель. Он отпер свое бюро, вынул двенадцать золотых монет и подал их Пасро.

— Вот на то, чтобы перевязать твои плечи, раненные палками людей Монморанси и Морэ.

Пасро взял деньги.

— Благодарю, ваше преосвященство, — сказал он, — мои плечи залечились, но удары, полученные мною, пали мне на сердце, и, может быть, когда-нибудь я дорого заставлю заплатить за них того, кто ими распорядился.

Ришелье устремил свой глубокий взгляд на плоское лицо Пасро и прочел там столько ненависти и такую пылкую жажду мщения, что он, понимавший, что такое ненависть и мщение, был поражен.

— Кто велел тебя бить? — спросил он.

— Герцог де Монморанси, — ответил Пасро глухим голосом.

— Э! Он стоит слишком высоко, ты до него никогда не доберешься, — сказал Ришелье, не спуская глаз с Пасро, — надо быть повыше тебя, чтобы поразить Монморанси или в голову, или в сердце.

— Когда нельзя попасть в голову, можно ударить в пятку, — пробормотал Пасро.

Ришелье сделал знак рукою, чтобы он вышел, но Пасро не трогался с места.

— Я еще не все сказал, — прибавил он.

— Что же еще?

— Я должен пересказать разговор между герцогом де Монморанси и герцогиней де Шеврез.

— А! А! — сказал кардинал. — Опять Монморанси… говори.

Пасро повторил, что он слышал из слов, которыми обменялись Генрих де Монморанси и герцогиня де Шеврез в маленькой гостиной. Спрятавшись под диваном, он не мог слышать всего, потому что они разговаривали иногда шепотом, но то, что он мог уловить из их разговора, имело цену. Шла речь об аресте Поанти. По словам герцогини де Шеврез, свобода Поанти была очень важна для королевы. Монморанси обязался сделать что мог, чтобы освободить его. Вот все, что слышал Пасро. Этого было довольно. Эти немногие слова подтверждали мнение кардинала о важности ареста Поанти. Сверх того, они показывали намерение герцога де Монморанси участвовать в предприятии герцогини де Шеврез, цель и важность которого кардинал узнает из признаний Поанти. Как только Пасро перестал говорить, кардинал позвонил и приказал вошедшему лакею:

— Скажи дежурному офицеру, чтобы он взял с собою несколько человек и привел ко мне господина, запертого в здании над оранжереями.

Лакей молча вышел. Пасро хотел идти за ним, кардинал удержал его.

— Эта молодая девушка, которой позволили убежать, эта Дениза, кажется, та, на которой ты хотел жениться?

— Точно так, ваше преосвященство.

— Разве ты не знаешь, что, если ее приведут ко мне, она должна рассказать все тайны, известные ей; а если она не захочет говорить, то я буду принужден подвергнуть ее жестокой пытке?

— Я это знаю.

— Стало быть, ты уже не хочешь жениться на ней?

— Нет.

— Почему?

— Потому что я ненавижу ее теперь.

— За что?

— Она мной пренебрегла и полюбила другого.

— Хорошо; я знаю, что хотел узнать, — сказал Ришелье.

Пасро понял по тону кардинала, что его присутствие уже не нужно. Он низко поклонился и вышел. Ришелье остался один.

«Этот негодяй может впоследствии быть мне очень полезен, — сказал он. — У него столько ума и пороков, что со временем из него выйдет замечательный негодяй».