Анна Австрийская. Первая любовь королевы

На другое утро аббат, едва успевший проспаться, охотно проспал бы целое утро, но он знал, что Ришелье никогда не прощал замедления в исполнении его воли. В десять часов он был уже на ногах, а в двенадцать входил в контору Гриппона. Молодой Пасро, который, как мы видели, накануне угощал жирным гусем шайку Лафейма в таверне на улице Феру, а потом так проворно выпрыгнул в окно, убегая от своего мнимого соперника, молодой Пасро один находился в конторе. Гриппон был в Шатлэ, Пасро, сделавший все, что только мог, для того, чтобы убить честного молодого человека, предавался теперь сожалению о том, что предприятие его не удалось, потому что Пасро, пожертвовав своими дорогими пистолями, захотел узнать, какую участь будут они иметь. Выпрыгнув в окно, когда он увидал графа де Морэ, выходящего на середину залы, он обошел кругом и спрятался на почтительном расстоянии от двери. Там он ожидал выхода из таверны того, кого считал своим соперником, и поборников, которым дал поручение отправить его на тот свет. Он следовал за обеими группами на место битвы и присутствовал издали, спрятавшись за стеной, при тройной дуэли барона де Поанти с гасконцем Рошфором, с пикардийцем Куртривом и с нормандцем Либерсалем. Он видел, как эти три достойных сподвижника пали один за другим от одной шпаги барона. Это было полное поражение его пятидесяти пистолей, так неблагоразумно брошенных шайке Лафейма. Потом он оставался отчаянным, но робким зрителем ухода барона в сопровождении герцога де Монморанси и графа де Морэ; а потом ухода Лафейма и двух поборников, жалких и последних остатков его гордой шайки. Мертвых оставили на поле битвы, но прежде оставшиеся в живых вывернули их карманы. Тогда молодой Пасро почувствовал два искушения. Первое: последовать за тем, кого он считал соперником и который так чудесно спасся от него, чтобы опять затеять против него новое предприятие, удостоверившись, куда он укроется. Но мысль, что страшный дуэлянт может обернуться и, пожалуй, вздумает проткнуть его своей страшной шпагой, уже омоченной в крови трех поборников, остановила его. Второе искушение состояло в том, чтобы потребовать от Лафейма пятьдесят пистолей, отданных слишком рано и слишком доверчиво, которые не были заработаны, потому что тот, за чью смерть он заплатил, по-прежнему оставался здоров. Но опасение, что требование его будет дурно принято, остановило его. Он печально вернулся домой, придумывать другой способ достигнуть своей цели, так чтобы не платить новых пистолей; у него не осталось ни одного су.

И теперь, сидя в конторе, он придумывал еще этот способ, когда вдруг увидел аббата, появившегося на пороге; он вскрикнул от радости и бросился к нему навстречу, говоря:

— Ах, сам Бог послал вас!

— Не думаю, — ответил Боаробер, смеясь над своей шуткой, которую понимал только он один. — Ну, негодяй, что с тобою? Болен, что ли, ты?

— Мой добрый мосье де Боаробер, — сказал Пасро, с умоляющим видом складывая руки, — вы один можете возвратить мне счастье. Ах, если бы я догадался о вас раньше вспомнить!

— Это что значит? — спросил аббат, начиная думать, не помешался ли его протеже.

— Позвольте мне вам объяснить, я уверен, что вы мне поможете. Ведь вы друг кардинала, который может сделать все, что захочет, который важнее короля.

— Какое отношение имеет его преосвященство к тому, что касается тебя, негодяй? — с удивлением спросил де Боаробер.

— Его преосвященство может спасти мне жизнь, если вы захотите.

— Объяснись.

— Не здесь. Сюда может войти кто-нибудь каждую минуту, а нам надо быть одним. Я знаю одно место, где нам будет очень удобно, и если вы позволите мне отвести вас туда, вы познакомитесь там, слушая меня, с таким вином, какого вы не пробовали никогда.

— А! Негодяй! Ты знаешь мою слабость!

Боаробер позволил себя увести. Во-первых, ему самому нужно было остаться наедине с прокурорским клерком, чтобы сообщить без свидетелей поручение кардинала, потом пред ним была перспектива объясниться за полным стаканом.

IX

Так как Пасро не мог накануне убить своего соперника, то он хочет на другой день отправить его на виселицу и для этого решается написать своей рукой любовное письмо к королеве

В то время кабак или таверна были не то, что теперь. В нынешнее время простолюдины, работники степенные и трудолюбивые осторожно входят в кабак. Его посещают только цыгане и пьяницы, которых не останавливает никакое человеческое уважение. В семнадцатом веке было не так. Кабак был местом сборища людей самого лучшего и благородного общества. В кабаке собирались смеяться, пить и разговаривать на свободе не только люди военные со знатнейшими именами, аббаты, обладавшие богатыми приходами, но и женщины лучшего тона того времени. В кабаке впоследствии собирались люди умные и известные: Мольер, Корнель, Декарт, Шаплен, Бальзак.