Анна Австрийская. Первая любовь королевы

Через несколько минут аббат и тот, кого он называл своим юным протеже, сели друг против друга в небольшой комнате, плотно запертой, в одном порядочном кабаке. Их разделял узкий стол, а на этом столе стояли две бутылки и два стакана.

— Господин аббат, — сказал клерк, устремив на веселое лицо Боаробера тревожный взгляд, — не правда ли, что на счет дуэлей и дуэлянтов существуют очень строгие эдикты?

— Это совершенно справедливо, мой милый, — отвечал аббат, — господа Шапель и Бутвиль были казнены в прошлом году на Гревской площади только за это.

— Я знал, что моя мысль хороша! — вскричал Пасро. — Она пришла ко мне сейчас, когда я приметил вас, господин аббат; я придумывал и не мог придумать со вчерашнего вечера.

— Какая мысль? — спросил аббат.

— Отдать на суд кардинала дуэлянта, который, как я видел вчера собственными глазами, убил одного за другим трех человек, троих приятелей де Лафейма.

— Что это у тебя за чертовская мысль, мой милый!

— Мысль, которую вы найдете естественной, господин аббат, когда узнаете, что этот ужасный дуэлист будет причиною, если вы не позаботитесь, что Дениза не захочет выйти за меня.

— А! А! — сказал Боаробер, интерес которого возбудился. — Объясните-ка мне это.

Пасро не заставил себя ждать. Только он сказал то, что хотел сказать, и рассказал по-своему. Все, что касалось Денизы, присутствие в продолжение недели, каждый вечер, в тот же час, под ее окнами влюбленного незнакомца, свалившегося как будто нарочно с луны, чтобы повредить его любви, кокетливое обращение молодой девушки, следившей из окна за всеми движениями этого влюбленного, все увеличивавшаяся холодность, которую она показывала к нему, к Пасро, — все это было сказано с примерной правдивостью. Но когда он дошел до обстоятельств, которые заставили его быть невидимым свидетелем дуэли, на которой он хотел основать против своего соперника обвинительный акт, история заменилась романом, и ложь заменила истину.

По его словам, когда барон де Поанти, при наступлении ночи, ушел из Валь де Грас, он натурально пошел за ним, с невинной целью узнать его квартиру; он видел, как он вошел в дом на улице Феру, и, предположив, что его квартира там, хотел спокойно удалиться, когда барон вышел из этой улицы в сопровождении шести молодых вельмож, в которых он узнал приятелей де Лафейма; все направились к Сен-Жерменскому аббатству, и там произошла страшная дуэль, в которой его соперник, презирая эдикты и приказания кардинала и короля, убил разом троих противников.

— Доказательства того, что я вам говорю, господин аббат, — продолжал Пасро, — не трудно найти, потому что они отнесли три мертвых тела под крыльцо аббатства, без сомнения, для того, чтобы монахи погребли их по-христиански.

Негодяй, столько же благоразумный, сколько и вероломный, остерегался, как видно, сообщить аббату свои дела и особенно роль, которую он играл в этой трагедии. Боаробер был так хитер, что клерк не мог его одурачить. Не подозревая истины, он понял, что в услышанном им рассказе было много темных пунктов, которых он не понимал. Но пока он не старался даже их понять. Его удивление обнаружилось только этими словами:

— Что ты там мне поешь? Может ли один человек убить троих поборников Лафейма, которого окружают знаменитые дуэлянты?

— Я вам говорю то, что я видел, видел собственными глазами! — утверждал Пасро. — И это было делом трех минут, по одной минуте на человека.

— Кто может быть этот юноша? — сказал Боаробер, задумавшись.

— Барон де Поанти; я слышал, как его называли. Я слышал также, что он приехал прямо из провинции.

— Как это странно! — сказал аббат, который при убедительном тоне прокурорского клерка не мог сохранять никакого сомнения насчет его правдивости и который, с другой стороны, не мог понять, чтобы провинциал, каков бы он ни был, имел силу победить на поединке трех страшных дуэлянтов Лафейма.

— Неужели вы думаете, мосье де Боаробер, что подобный человек заслуживает со стороны кардинала, который так строг на счет дуэлей, примерного наказания? — сладеньким голоском спросил Пасро.

— Конечно. Ла Шапель и Бутвиль, обезглавленные на площади, сделали гораздо меньше его, — ответил аббат. — Хорошо еще, если с ним поступят так, как с ними.

— Вы думаете?

— Конечно.

— О! Я не требую его смерти.

— Нет, ты требуешь только, чтобы тебя освободили от него?

— Именно.

— Все равно каким способом?

— Для меня все равно.

— Только бы он не вертелся около твоей Денизы и позволил тебе жениться на ней как можно скорее.

— Я только этого хочу.

— Ну, мой милый, это легче всего.

— Ах, вы возвращаете мне жизнь!

— Его преосвященство кардинал не откажет мне в этом, если я его попрошу.

— Конечно. Какое дело его преосвященству, в Бастилии барон де Поанти или нет?

— А! Тебе хотелось бы видеть его в Бастилии?

— В Бастилии или в Шатлэ, как будет угодно его преосвященству, только бы тюрьма была хороша, и он не мог из нее выйти.

— Будь спокоен, он выйдет оттуда только в день твоей свадьбы.