Анна Болейн. Страсть короля

Анна злилась: ведь без содействия архиепископа официального заявления о признании брака Генриха недействительным последовать не могло. Она пребывала в подвешенном состоянии, по-прежнему незамужняя, все та же несостоявшаяся королева, которая оставалась мишенью широко распространившейся ненависти. Распоряжение Генриха хватать без промедления всякого, кто назовет ее потаскухой или еще чем похуже, не давало результата: недоброжелатели Анны не умолкали, и полоумная кентская монахиня продолжала выкрикивать на людях свои зловещие пророчества в адрес короля.

– Она заодно с епископом Фишером, – сказал Анне Кромвель. – Мои люди следят за ней. Не бойтесь, она навлечет на себя кару собственными речами.

Критика раздавалась и в ближайшем окружении. В Пасхальное воскресенье Анна сидела рядом с Генрихом на королевской скамье в гринвичской Королевской часовне, и тут духовник принцессы Марии брат Уильям Пето взошел по ступеням на кафедру и направил соколиный взгляд на Генриха:

– О король, услышьте мои слова! Истинно говорю вам, брак, который вы затеяли, незаконен. Внемлите мне, дабы, поддавшись заблуждению, не навлечь на себя наказание Ахава, кровь которого лизали собаки.

Генрих побагровел от гнева. Не успел священник закончить свою обличительную речь, как король встал, схватил Анну за руку и вышел, ступая грузно и широко. На следующей неделе он велел одному из своих капелланов произнести проповедь с осуждением брата Пето.

– Он собака, клеветник, низкий, жалкий мятежник и предатель! – метал громы и молнии священник. – Ни один подданный не должен так непочтительно разговаривать со своим государем!

– А что, если государь имел дерзость отказаться от законной супруги? – подал голос кто-то из собравшихся на проповедь. Это был другой монах.

– Молчать! – взревел Генрих.

– Пусть этот человек и брат Пето предстанут перед моим советом! – приказал он после службы Кромвелю.

В тот же день Анна услышала, что брат Пето посажен в тюрьму. Его товарищ отделался словесным внушением. «Слишком легко», – злобно подумала Анна.

А теперь еще отец пришел ужинать с ней и Генрихом, и вид у него был, против обыкновения, встревоженный.

– Честно говоря, сир, – сказал он, разламывая хлеб, – я сомневаюсь, стоит ли все это того.

Генрих сдвинул брови:

– Что это того стоит?

– Решимость вашей милости жениться на Анне, каким бы лестным это ни было.

– Отец! – вскрикнула шокированная Анна. – Вы с ума сошли?

– Иногда я думаю, что лишусь рассудка, – признался Томас Болейн. – Мы в вечном долгу перед вашей милостью за великую честь, которую вы нам оказали, но мы ворошим гадючье гнездо.

К изумлению Анны, Генрих протянул руку и похлопал ее отца по плечу.

– Имейте терпение, дружище, – ободряюще произнес король. – Я доведу до конца начатое. Мой брак незаконен, кого бы я ни решил сделать своей следующей королевой. И Английская церковь крайне нуждается в реформировании. Мое Великое дело только выставило на всеобщее обозрение разложение Рима. И клянусь Богом, сэр, я сделаю Анну своей женой, вопреки любому противодействию!

– Смело сказано, ваша милость, – одобрительно произнес сэр Томас, заметно оживляясь. – Вы должны простить мне тревогу за дочь. Все эти отсрочки вызывают невыносимое напряжение. А происшествие в Дарем-Хаусе? – покачивая головой, продолжал сэр Томас. – Оно потрясло нас.

– Меня оно тоже потрясло, – Генрих подал знак, чтобы принесли еще вина, – но вы можете быть уверены: я никому не позволю причинить вред Анне. Она всегда будет находиться под моим особым покровительством. Тем не менее отсрочки и меня тоже утомляют. Возможности жениться на Анне я жду уже пять лет, и у меня до сих пор нет наследника. Я сказал парламенту: мне скоро сорок один год, а в этом возрасте желание в мужчине уже не возникает так быстро, как в ретивой юности.

Анна угрюмо глядела на него, размышляя, не иссохли ли ее собственные жизненные соки, ведь ей уже тридцать один. До сих пор засидевшейся в девах Анне не приходило в голову, что Генрих, носивший расшитые и украшенные драгоценностями гульфики, которые выпирали из-под дублета, и докучливо требовавший некоторого сексуального удовлетворения, мог оказаться не столь уж энергичным в смысле проявления мужской силы.

– Не беспокойтесь, – сказала Анна, – то, чего все мы так долго желали, скоро исполнится.

Весной духовенство на Соборе официально отреклось от верности папе, и Генрих наложил на священников большой штраф в качестве наказания за их былую преданность не тому повелителю – Риму.

На следующий же день, сославшись на слабое здоровье, сэр Томас Мор ушел в отставку с поста лорд-канцлера.

Ближе к вечеру Генрих, погруженный в уныние, встретился с Анной в ее приемном зале.

– Со здоровьем у него все в порядке. Его тревожит совесть. Он говорит, что не может поддерживать меня в моем деле. – Король вздохнул. – Много бы я отдал за то, чтобы заручиться его помощью.

– Он удалился и от общественной жизни? – с надеждой спросила Анна.