Анна Фаер (СИ)

И знаете, почему ничего не происходит? Потому что вы слишком трусливы. Да. Готовы говорить о свободе до брызг изо рта, а как только попроси вас что-нибудь сделать, вы сразу замолчите. И как мне с такими сделать мир лучше? Никак! Это ужасно меня расстраивает. Я часто думаю, что жизнь, которую мы прожили, хуже той, которую мы могли бы прожить. Столько всего можно было сделать. Просто взять и сделать, а никто не делает. Думаете, вы живёте? Думаете, вы делаете всё, что можно делать? Думаете, пользуетесь всеми шансами, что вам преподносит судьба? Да ни черта! Вы просто сидите и читаете это, когда в это время можно было сделать что-то грандиозное. Да пусть даже выйти куда-нибудь в парк и написать это банальное «Борись с системой!» на стене. Что вас останавливает? Слабо? А не должно быть слабо! Решительнее быть нужно! Решительнее!

А, впрочем, решительность нашу подавляют. Нашу подавили, и вашу подавят.

Я совсем не сообразила, что произошло, как уже сидела в милицейской машине на заднем сиденье и упрямо молчала. Я только начала отходить от испуга. Только всё начало проясняться в моей голове. Помню, как с двух сторон от нас появились мужчины в форме. Помню, как вызывающе, словно со своими друзьями, говорил Алекс. Ещё помню, как он начал предлагать деньги, причём огромные деньги. И самое странное, ему не удалось подкупить милиционеров. Тогда Алекс вышел из себя, посыпался мат, но милицейская дубинка быстро заставила его замолчать. Он замолчал. И нам с Максом шепнул молчать. Думаю, ничего хорошего из этого не выйдет, но Алекс, кажется, знает, о чём говорит.

И теперь я молчала и не отвечала не на какие вопросы. Макс опустил голову почти до самых колен и о чём-то усердно думал. Алекс держался за бока, по которым прошлась дубинка, и смотрел перед собой так, что казалось ещё чуть-чуть – и толстый милиционер, который сидел перед ним, загорелся бы.

Ну, конечно, если бы Алекс помолчал, а не стал называть этих двоих шавками и отморозками, то, может, его бы, по крайней мере, не поколотили. Но он их так обливал грязью, как, наверное, только он один и способен. Не знаю, наверное, он думал, что его знают все и трогать никто не станет, поэтому он не следил за своими словами. Ну, или он совсем безбашенный. Я склоняюсь ко второму варианту.

Он всегда ненавидел милицию. И я его понимаю. Она создана не для того, чтобы защищать простых людей, она создана, чтобы защищать власть. Это что-то вроде щита. Видели, кто подавляет любые митинги или выступления? Милиция. Омон. Омон спускают даже на мирные выступления. Знаете, как-то раз люди вышли на площадь и стали хлопать в ладоши да кричать: «Перемен!» Что сделали власти? Выпустили на них своих псов! Омон появился незамедлительно.

Нас повезли в участок. Я молчала и ничего не отвечала, как, впрочем, и парни. Это Алекс шепнул нам с Максом молчать. Будь моя воля, я бы уже давно всё рассказала. Оттого, что мы молчали, они только злились сильнее и начинали орать.

В итоге, когда в участке от нас ничего не добились, решено было посадить нас в вытрезвитель, который пустовал. Сказали, что выпустят, как только мы заговорим. Макс стал бледным и ушёл куда-то в себя. Мы с Алексом сидели рядом. Я хотела с ним поговорить, но за нами внимательно наблюдал дежурный. Вы, я почти уверена, никогда не бывали в вытрезвителе, поэтому нужно вам рассказать, что он из себя представляет. В нашем милицейском участке, это просто небольшое помещение из металлических решёток. Очень древнее.

Зазвонил телефон. Дежурный отвлёкся и поднял.

- Сделай же что-нибудь! Отцу позвони, в конце концов! – сказала я Алексу решительно.

- Я не могу ему позвонить. Когда ему пришлось вытаскивать меня в прошлый раз, он ясно дал знать, что если такое повторится, то я на него не могу даже и рассчитывать.

- Но нужно ведь что-то делать!

- Я думаю,- сказал он мне нервно. – Помолчи.

Я отвернулась от него. Чёрт возьми! Да ведь он даже не знает, что делать! Боже мой, что будет, когда родители узнают? Они ведь узнают! А что будет с Алексом? Он ведь уже совершеннолетний. Чёрт возьми, мы ведь не человека убили, просто написали глупую вызывающую надпись. Разве что-то за это будет?

Я стала смотреть сквозь прутья на коридор. Там было оживлённо. Проходили разные люди в форме, некоторые смотрели на нас удивлённо. Думают, наверное, что у нас нет будущего. Смотрят, в любом случае, именно так. Бесит!

Вы можете подумать, что я кипела от злости. Но нет. Я элементарно была напугана. Я ведь сначала ничуть не испугалась. Я до последнего момента была уверена в том, что те два милиционера возьмут взятку Алекса. Я не понимаю, почему не взяли. Это же собаки продажные, должны были взять, должны были. Но ведь не взяли почему-то. Что ж, наверное, сверху им дают ещё больше. Или, может быть, дело в дисциплине. Собаки, охраняющие зажравшихся свиней, которые уселись на троны и стали править нами, должны быть очень хорошо дисциплинированны.

Я уже чувствовала отчаянье, зарождающееся у меня внутри, когда вдруг вспыхнула надежда. Вспыхнула так, что все мои внутренности словно огнём обожгло.