Анна, где ты?

Питер Брэндон злился на Томазину не меньше, чем она на него. За это утро и вечер она стала ему почти ненавистна, он готов был все бросить и уехать из Дип-Энда, отряхнуть его прах со своих ног. Единственное, что его останавливало, это уверенность в том, что без него она вляпается во что-то ужасное. Много лет он относился к Томазине с нежностью, с братской любовью. Он ее дразнил, ругал, ссорился с ней, но все это — без всякой злобы. Однако последние полгода он был в нее безумно влюблен. Он не имел ни малейшей охоты влюбляться. У него был план: лет в тридцать — тридцать пять жениться, завести детей, минимум двух и максимум трех, лучше всего — двух мальчиков и девочку. Он готов был стать хорошим мужем и отцом, готов был относиться с должным уважением к жене, которая не станет требовать от него каких-то особых чувств, а создаст в доме мирную атмосферу. И за это он готов отплатить ей преданностью и даже нежностью. Жена была пока абстрактной и туманной фигурой, но точно совсем не походила на Томазину. И в один прекрасный день он вдруг втюрился в эту сумасбродницу, которую знал с пеленок!

Когда он осознал, что здорово влип, то сказал себе: «Держись старик, это временный психоз, пройдет». Потом, позже, он был призван к смертному одру Барбары Брэндон, вот тогда его чувства и вышли из-под контроля. Он видел, что Томазина держится исключительно храбро, но когда все кончилось, она была измотана и очень одинока. Она плакала у него на груди. Просто они оба были не в себе. Но после возвращения в Лондон он не мог выкинуть ее из головы. Он говорил себе, что это пройдет, но это не проходило, становилось только хуже. Он стал писать ей длинные письма и с нетерпением ждать ответа. А потом разразилась вся эта идиотская история с Анной Бол, и, когда Томазина решила ехать, ему ничего не оставалось, как поссориться с ней.

Ссора должна была положить конец его любви, но не тут-то было! Просто поразительно, до какой степени можно не любить человека, которого любишь. Временами Питера охватывала ярость, и он говорил себе, что не желает ее больше видеть. А поскольку в то же самое время он все больше убеждался в том, что не может жить без нее, состояние его психики было чрезвычайно неустойчивым, и ничто пока не предвещало мирного и безмятежного ухажерства.

Он устало побрел к коттеджу Мастерса, поднялся к себе и упорно читал при свете керосиновой лампы, пока старик не позвал его к ужину. Миссис Мастерc ушла проявлять Долг милосердия: соседка ошпарила руку. И они сидели со стариком тет-а-тет.

— Может, она надолго, а может, быстренько управится. Ожоги, они разные бывают, но я не удивлюсь, если там какой-то пустяк, ведь это Лу Грегори, она с детства причитает над каждой царапиной. У нее шестеро детей, от каждого она прямо помирает, они у нее растут как трава, а она все пытается доказать, как тяжело ей их поднимать.

Они ели омлет, и мистер Мастерc заявил, что у него он получился лучше, чем у невестки. Он был в хорошем расположении духа и после ужина, раскурив трубку, начал припоминать старые истории, в том числе историю Эверли.

— Я никому не рассказываю, только вам, как на духу, мистер Брэндон, не та это история, о которой можно языком трепать. Бывали тут всякие — приезжали, расспрашивали, но я никогда ничего не говорил. Было да быльем поросло, вот что я отвечал, и ему так сказал, когда он припожаловал, этот Крэддок из Хауса. «Что это за история, мистер Мастерc?» — говорит. А я ему: «Какая история?» А он говорит: «Что-то про руку». А я говорю: «Господи, да кто вам такое сказал! Вы что, видели?» — так я говорю. А он говорит, может, и видел. Но я ему ничего не рассказал, потому что не его ума это дело. Так-то. Если там похаживают привидения, стало быть, и посейчас не хотят, чтобы к ним лазили чужие. Эти Эверли были важные персоны, никого к себе не подпускали, гордые и надменные, как вы бы выразились. Под конец остались только три мисс Эверли. Парнишкой я их всех знал — мисс Мария, мисс Изабелла и мисс Клариса….

Он не спеша рассказал предание о трех одиноких женщинах, живших в ветшающем доме, о кузене, который приехал погостить и захотел жениться на Кларисе.

— Только мисс Изабелла этого не могла вынести — что младшая сестра ее обскакала — и от злости свихнулась, короче, дело дошло до убийства. Мисс Клариса сгинула ни за что ни про что, мисс Изабеллу упрятали в сумасшедший дом, и осталась мисс Мария одна вековать, до самой смерти прожила одна-одинешенька, никого не принимала. Но говорят, что мисс Клариса и сейчас сюда наведывается, вернее, рука ее, которая отрубленная.

— Отрубленная?

Морщинистое лицо старика еще сильнее сморщилось, он закивал.

— Изабелла отрубила ей руку с кольцом, которое ей жених подарил.