Анна Герман. Жизнь, рассказанная ею самой

Женщина без ребенка ничто, если нет возможности родить самой, нужно усыновлять, удочерять малышей, потому что готовить супчики, пеленать, ухаживать за малышом самое большое счастье на свете. Видеть, как он впервые осознанно улыбнулся, протянул к тебе ручонки, слушать, как он гулит, петь колыбельную…

Кстати, колыбельные Збышек не любил, когда научился говорить, то требовал:

— Лучше спой про паровоз.

Паровозы и всякую технику любит больше всего, из каждой поездки я норовила привезти ему что-то техническое игрушечное — машину, паровозик, танк… Весь в папу.

И первое слово у Збышека-маленького было не «мама», а «папа». Предпочтение налицо.

Когда я на гастролях, Збигневу помогает моя мама или наша няня. Она очень хорошая, но у всех своя жизнь, потому и няня собралась замуж… Моим мужчинам придется привыкать жить самостоятельно.

Я понимаю, что осталось недолго, и пытаюсь решить для себя вопрос: должен ли Збигнев жениться?

Это очень трудный вопрос, но так же, как когда-то я свыклась с мыслью, что должна отпустить Збышека, потому что не имею права держать его подле своего неподвижного тела, даже не отпустить, а прогнать, если не уйдет сам, так теперь должна смириться с гем, что подле него будет другая.

Не только подле него, но и подле Збышека-младшего. Ребенку нужна мать, и если Збигнев найдет хорошую замену сломанной кукле, замену, которая сумеет стать, прежде всего, мамой Збышеку, то пусть женится, я мысленно благословляю.

Очень трудное решение, пришла я к нему не сразу, потому что даже мысленно допустить на свое место рядом с моими любимыми Збышеками кого-то другого тяжело. Это сродни перерождению, когда их интересы, чувства, их потребности должны встать выше моих.

Я сумела, не просто смирилась, этого было бы мало, я осознала необходимость такого поступка для Збигнева после моего ухода из этого мира. Збигневу до последнего дня говорить ничего не буду, но потом возьму слово, что он не будет рыдать над моей могилой в ущерб себе и Збышеку.

Господи, как тяжело!

Неужели нужно было столько вынести, родить ребенка на сороковом году жизни, чтобы оставить его сиротой в шесть лег? Это моя вина перед Збышеком-младшим. Нужно было не в фестивалях участвовать, не по гастролям разъезжать и тем более не ехать в Италию за длинным грошем, а родить его еще тогда, в 1967 году! Все равно поздно, но тогда не было бы аварии и ее нынешних последствий.

Вот он выбор — карьера или семья. У некоторых получается, мне не удалось. Я очень люблю моих Збышеков, но старшему уже создала столько проблем, а младшего оставляю сиротой.

Простят ли они меня?

Нет, я не рву на себе волосы и не посыпаю голову пеплом (рвать после кобальтовых лучей почти нечего, а пепел уже весь высыпан), я жила так, как могла, боролась с болезнью и пела. Вот главное — я пела. Не для себя, не во время застолья, пела для людей. Пела потому, что не могла не петь, это моя судьба, которую изменить нельзя. С того, кому много дано, много и спросится. Мне дан голос, я должна петь.

А то, что не умела требовать за это большие деньги, так не всем дано быть богатыми, да и не всем нужно.

Збигнев понял это давно и все время помогал, не считая нашу не всегда обеспеченную и налаженную жизнь неправильной. Збышек-младший, надеюсь, поймет, когда повзрослеет. Я не дала ему то, что могла бы дать, работая, например, портнихой — ежедневное внимание, уезжала на гастроли, часто надолго, уходила на концерты или запись, когда ему очень хотелось просто поиграть, не так много проводила с сынишкой времени, как хотелось бы и мне, и ему.

И сверх популярной в Польше тоже не стала.

Правильно ли поступала, пытаясь совместить карьеру и семью?

Правильно ли выбирала песни?

Правильно ли пела?

Сможет ли Збышек мной гордиться или хотя бы не осуждать, когда вырастет?

Я вот что могу сказать в ответ:

я жила, как умела, по-другому не получилось бы;

пела, как чувствовала сердцем, пела о любви, потому что к этому лежала моя душа, потому что, получив на два часа власть над зрительным залом во время концерта, предпочитала рассказывать им о самом лучшем, самом светлом, самом хорошем, о плохом пусть расскажут другие;

не была просто модной, потому что есть нечто выше этой моды, шлягеры не всегда стоят того, чтобы ради их минутного успеха изменять себе;

пела песни, созданные в Советском Союзе не потому, что там лучше платили или чаще выпускали пластинки (и то и другое денег не приносило), а потому, что эти песни ложились на душу, они говорили теми же словами, которые рождались в моей душе.

Я могу еще долго оправдываться, но знаю, что сын поймет и без оправданий.

Поймет, потому что воспитывать Збышека будет Збигнев, моя половина, с которым мы едины в помыслах и устремлениях души.

Для Збышека я сочинила сказку о скворушке, попытавшись собрать в ней все, что хотела бы сказать, но не в виде наставлений по пунктам, а иносказательно. Если честно, получилось несколько по-взрослому и слегка занудно, но исправлять уже некогда. Ничего, подрастет, все поймет. А не поймет, папа Збышек поможет.

Мои московские друзья