Анна Герман. Жизнь, рассказанная ею самой

Не только московские, но и все, кто знает и любит мои песни в СССР.

Москва — это прежде всего Аня Качалина. Аня, Анечка, мой не просто добрый ангел, не просто друг, а сестра, которой у меня никогда не было. Родная по духу, заботливая, с которой отдыхаешь душой даже на расстоянии. Читаешь ли ее письмо, пишешь ли свое ей — всегда чувствуешь поддержку.

Аня Качалина редактор звукозаписывающей фирмы «Мелодия» — главного поставщика грампластинок на рынок Советского Союза. Мы познакомились в мой первый приезд в Москву.

Москвичи принимали как-то особенно тепло, так, словно мы мировые звезды первой величины. Но остальные участники сборной поездки и впрямь были опытными и привыкшими к аплодисментам, а я только-только начала осваиваться на большой сцене, ведь не сравнить сцены сельских клубов со столичными московскими площадками.

Свой первый концерт в Москве я помню прекрасно.

Зрителей много, зал полон, казалось, люди истосковались по песням, хотя я прекрасно знала, что в Советском Союзе много талантливых исполнителей и прекрасных песен. Артисты пытались общаться с публикой «по-русски», коверкали русские слова, вызывая одобрительный смех. Зрители прощали все: ошибки, акцент, лишь бы хорошо пел.

Меня поставили в самом начале второго отделения, позже я поняла, как расставляют артистов в программе: в самом начале можно выпустить на сцену тех, кто только пытается завоевать публику, возможно, будут опоздавшие, кто-то будет искать свое место, публика еще не готова внимать, затаив дыхание. К концу отделения выходят маститые исполнители, те, кого наверняка долго будут держать аплодисментами, у таких должна быть готова партитура запасных, «бисовых» песен.

Открывать второе отделение значило уже чего-то добиться.

У меня буквально зубы стучали от страха, хотя я храбро улыбалась, стараясь сделать вид, что не боюсь и мне не привыкать смело смотреть в полный большой зал. Зрители доброжелательны, песни восприняли хорошо, щедро дарили аплодисменты… Я могла бы говорить с ними по-русски, ничего не коверкая, но… не рискнула.

Хороший прием, коллеги за сценой одобрительно кивали:

— Молодец, Аня, справилась.

Второй песней была «Эвридика». Я уже не боялась, видя, что все равно не освищут, слушают внимательно, так, словно они меня давно знают. Пела с удовольствием…

Зал взорвался овацией, на сцену полетели букеты, раздались крики «Браво!» и «Бис!».

— Пани Аня, пойте еще, — посоветовал Ежи Мильян, который дирижировал оркестром.

Вот теперь я растерялась:

— А что?

У меня несен «на бис» заготовлено не было.

— Эвридику…

Я исполнила песню трижды, потом еще спела без сопровождения неаполитанскую песенку. У меня перехватывало горло, но уже не от волнения, а от благодарности, от восторга, от полноты чувств.

— Пани Анна, успех полный! Вы молодец! — Меня поздравляли и советовали запастись песнями для повторений.

Это «молодец!» скандировали и те, кто провожал нас до автобуса. В гостинице я рыдала, уткнувшись лицом в подушку и совершенно не думая, что останутся следы слез. Москва приняла меня, приняла радушно. Советские зрители оказались доброжелательными настолько, что не почувствовать уверенность было просто невозможно.

На следующий день второй концерт, который прошел с тем же, если не большим успехом. Я уже рискнула что-то говорить со сцены по-русски, чем вызвала новую бурю восторга. В тот вечер нас записывали для радиопередачи и потом долго общались за кулисами, расспрашивая о нас самих.

Я помнила мамины наставления: ничего не говорить о папе, кроме того, что он родился в Лодзи, избегать любых рассказов о родственниках в СССР (мало ли что, вдруг им это выйдет боком), вообще, лучше ничего не говорить о нашей жизни в Советском Союзе.

Но меня больше расспрашивали о творческих планах, о песне, о том, кто пишет мне тексты, а кто мелодии, о пластинке — скоро ли выйдет, как будет называться, какие песни туда войдут… Я только качала головой:

— Пластинка?.. Нет, пока не планируется… когда, не знаю…

Меня как-то сразу стали называть Анечкой, хотя вовсе не была вчерашней школьницей, мне шел двадцать девятый год.

С Аней Качалиной мы познакомились после второго концерта, она внимательно слушала и то, как я пела, и то, как потом рассказывала о себе, страшно смущаясь от такого внимания со всех сторон. Аня, конечно, ниже меня ростом, но все равно высокая, стройная и деловитая. А глаза при этом светились добротой. Вот это умение быть собранной, деловитой, прекрасным организатором и одновременно очень мягким и заботливым человеком меня восхищало. С Аней Качалиной я в Москве как за каменной стеной. Когда, вернувшись домой, я стала рассказывать о ней, мама сразу поняла:

— Ты нашла настоящую подругу? Это хорошо, она позаботится о тебе в Москве.