Анна Герман. Жизнь, рассказанная ею самой

Чиновница видит, что я услышала, и видит, что я это увидела, а потому хмурится еще сильней — неудобно, это за глаза можно сказать что угодно, прямо в лицо не положено.

Но меня волнует не это, мне даже смешно, хотя смех сквозь слезы. Совсем недавно, пару месяцев назад в Варшаве я услышала почти те же слова:

— Герман? Что, своих не хватает?

Сказал их польский чиновник.

Тоже не своя. В Польше я все чаще «советская», не могу простить, что много песен пою по-русски и часто гастролирую в Советском Союзе. В Советском Союзе, хоть и родилась в Ургенче, я иностранка. Все правильно и неправильно одновременно.

Когда же, наконец, люди всей Земли для всех будут «своими» просто потому что люди, что родились и живут на одной прекрасной планете? Наверное, еще очень не скоро, еще долго будут пенять потомкам за какие-то ошибки их предков.

Но я знаю, где я «своя» — там, перед зрительным залом, когда тем, кто пришел послушать мое пение, все равно, кем я считаюсь и даже на каком языке пою. Когда зрители одинаково аплодируют и польским, и русским, и итальянским мелодиям, даже не понимая слов, потому что мелодии тоже способны брать за душу.

«Аве Мария» я пою перед любой аудиторией одинаково, и все понимают.

И пока я слышу аплодисменты, пока мои песни, неважно, где и кем они написаны, ждут и просят повторить на «бис», я «своя» в любой стране, где нужно мое пение, моя душа. И никаким чиновникам не отобрать у меня этой принадлежности!

Никто не знает, что я «не своя» и в Польше, и в Советском Союзе еще по одной, возможно, более важной причине: мои предки немцы. Конечно, отец родился в Лодзи, но просто потому, что дедушка там учился. Мама «доказала», что ее предки приехали в Россию из Голландии, следовательно, она голландка. Я этакий симбиоз голландки и поляка.

Это не так, мой отец немец, его предки приехали в Россию из Вюртемберга, что гораздо ближе к Франции и Швейцарии, чем к Польше. У них были виноградники в долине Неккара. Приехали более ста пятидесяти лет назад, мой прапрадед был привезен совсем маленьким мальчиком. Они были меннонитами, крепко держались своей веры, запрещавшей брать в руки оружие, и, начав испытывать серьезное давление в Германии, а также материальные проблемы из-за безземелья, решили отправиться в далекую Россию, где им обещали возможность работать на своей земле и жить по законам своей веры.

Меннониты жили в России уже не первый десяток лет, когда предки по отцу тоже двинулись на восток. Мой прадед родился уже в России. Я толком не знаю, где именно они осели, но, кажется, поселение находилось недалеко от Азовского моря и называлось замечательно: Нойхоффнунг — «Новая надежда». Но эта «Надежда» не могла прокормить всех желающих, потому что семьи быстро росли, в них было но десять-двенадцать детей.

Чтобы не бедствовать, решено снова переселиться, не всем, но хотя бы некоторым.

Наш прадед с семьей отправился в Западную Сибирь, где земля стоила очень дешево и желающим переселиться выделялась какая-то помощь. Он основал свое хозяйство (кажется, это называется хутор) близ Петропавловска. Это между Омском и Курганом. Я плохо знаю географию Советского Союза, Польши гораздо лучше, но на карте Петропавловск отмечен.

Знаю, что прадед строил ветряные мельницы, а потом даже мельницу с мотором! Это было событие для округи.

У мамы предки тоже меннониты. Она не любит говорить о своих предках, о том, откуда они приехали, сообщая только, что из Фризии, то есть Голландии. Она не хочет называть себя немкой, добилась признания того, что является голландкой. Это ее право, в конце концов, каждый человек имеет право подчеркивать или скрывать свою национальность.

Сейчас, в век огромных скоростей, в век, когда телефон легко свяжет людей почти в любых точках земного шара, стоит только поднять трубку, когда телевидение может показать выступление на другой конец планеты, когда все могут знать обо всех, казалось, пора забыть о различии между людьми. Но не тут-то было, разделение никуда не делось, никакое телевидение или коммуникации не помогают. Все равно есть свои и чужие.

Я легко говорю на нескольких языках, могу не только петь, но и разговаривать по-итальянски, по-немецки, конечно, по-русски… Казалось, я космополитка, которой все равно где петь, где жить, которая везде должна быть своей.

Но это не так, я достаточно хорошо знаю, что значит быть «не своей», с детства знаю. Это печальный опыт, и мне бы не хотелось, чтобы мой сын Збышек обрел хоть крупицу такого опыта.

Я родилась в Советском Союзе, в узбекском городе Ургенч, просто потому, что там жили мои родители. Наши предки давным-давно переехали в Россию, которой пригодились их умелые и работящие руки, их усердие и умение организовать хозяйство. Приехали, потому что их позвали, дали землю, помогли устроиться.