Анна Герман. Жизнь, рассказанная ею самой

Сердце остановилось, Артур Герман, как он представился, был ниже меня ростом, но глаза!.. Я уже понимала, кто передо мной — младший брат отца. Хорошо помнила семейную фотографию Германов, на которой крайний справа Ойген, а крайний слева очень похожий на него маленький Артур. Из четверых братьев и трех сестер на снимке они больше всего похожи друг на друга и, наверное, на свою мать (на фото уже мачеха).

Но Артур не говорил, что он мой дядя, напротив, принялся вести беседу, даже не упоминая, что у нас одинаковые фамилии. Можно ли сознаваться? Мои мысли метались, я никак не могла принять решение. Мы В Советском Союзе, я дочь и внучка «врагов народа», иностранка, Артур Герман — сын репрессированного священника (тогда я еще не знала, что он сам отсидел немало лет за эту самую принадлежность к семье врагов народа). Кто знает, не навредит ли ему родство?

Мы вели милую беседу, даже не помню о чем именно, наверное, о концерте, планах на будущее, о творчестве и о том, как хороши песни советских композиторов. Душой не кривила, песни советских композиторов всегда любила, но так хотелось коснуться его хотя бы кончиками пальцев, провести по седым волосам, тихонько произнести «дядя…».

И вдруг… не помню почему, но Артур Фридрихович достал из кармана рубашки ту самую семейную фотографию, на которой он слева, а отец справа. Кажется, я, не дожидаясь его объяснения, спросила:

— Где он?!

Конечно, об отце.

— Мы хотели узнать это у вас…

Вот и все, дядя тоже не знал об отце ничего. Но он многое смог рассказать мне о жизни старшего брата до его встречи с мамой. А еще в Целинограде жила тетя Луиза — самая младшая из сестер.

Так я узнала то, о чем не могла слышать от мамы и о чем она просто не могла мне рассказать.

Предки моего отца были из тех меннонитов, что переселились из земли Вюртемберг на юг Украины, они немцы, а не голландцы, как утверждала мама. Я вполне понимаю ее опасения, многие годы в Советском Союзе, да и в Польше тоже не стоило никому говорить, что у тебя предки немцы, даже обрусевшие, даже давно не имевшие ни малейшего отношения к Германии. То есть отношение-то всегда будет, дома мы говорили на пляттдойч — южнонемецком диалекте, считающемся почему-то голландским. Но к тому, что натворили в Европе гитлеровцы, отношение иметь не могли, не только папа и мама, но и их родители родились и выросли в России, и даже их дедушки и бабушки тоже. Они российские немцы, голландцы, австрийцы…

Это вот «мы голландцы» мама подчеркивала всегда и везде, словно открещиваясь от немецких и австрийских корней. У нее есть для этого причины.

Предки моих родителей перебрались в Россию так давно, что вполне могли считать себя русскими, если бы не язык. Только он да жизненный уклад, при котором ценился постоянный и хорошо организованный труд, скромность и вера, отличали эти семьи от многих других. Работящие, усердные и скромные — разве это не хорошие качества? Гордиться бы, а мы скрывали. Нет, не качества, а происхождение.

Удивительно, но когда мы жили в Советском Союзе, нас попрекали немецким происхождением, приходилось делать все, чтобы на него не обращали внимания, теперь, когда мы в Польше, нам ставят в «вину» рождение в Советском Союзе, то, что мое пение любят там, называют в насмешку советской певицей, потому что в моем репертуаре песен на русском едва ли не больше, чем на польском.

Как объяснить, что я бы охотно пела польские песни, если бы мне их писали, охотно записывала бы пластинки в Польше, если бы мне предлагали, с удовольствием давала бы концерты, даже в маленьких городках и на маленьких сценах, если бы у меня был ансамбль и мне предлагали выступить. Я никогда не отказывалась от предложений выступить даже в сборных концертах, разве что тогда, когда еще не держалась на ногах, и вот теперь, когда уже не держусь.

Но лучше вернуться мыслями в Целиноград.

Дядя рассказал, что в семьях наших предков всегда было по многу детей, а потому выделенной для переселенцев земли стало не хватать, и тогда мой прадед решился отправиться в глубь России, в Западную Сибирь, где землю можно было купить дешево, к тому же давали кредит. Неподалеку от Целинограда он основал большой хутор Германовку, где в том числе построил мельницу (электрическую!). У прадеда, его звали Эдуардом, было двенадцать детей.

Дед Фридрих (я так и не поняла, каким он был по счету, но явно не старшим) отличался высоким ростом и светлыми голубыми глазами, отец удался в него. Дядя Артур со смехом рассказывал, что, стараясь ни в чем не уступать братьям, Фридрих тренировал силу и выносливость, ежедневно таская на плечах теленка. Тот подрастал, становился все тяжелее, но набирался силы и Фридрих тоже. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы выросшему быку не надоело быть снарядом для тренировок.

Когда дядя Артур рассказывал об этом, я смеялась до слез, представляя высокого, крепкого парня с бычком на плечах.